— Танцовщицы нынче идут по гульдену за два десятка.
— Душа моя покинула мое тело и вселилась в тело той девушки, — с серьезным видом заявила я.
— Брось болтать глупости, — ответил Руди, но потом прибавил шутливо: — Ты в нее не влезешь.
Он имел в виду мой живот, в котором находился Янтье. Так я называла мысленно своего будущего ребенка. Конечно, это будет мальчик, и мы назовем его Джоном-Норманом в честь его дедушки, но для меня он был Янтье. Если хотите знать, то я назвала его так в честь моего брата Яна, который сбежал из дома, чтобы стать моряком, и пропал без вести, и моей милой матушки Антье, и еще потому, что мне понравилось это уменьшительное имя — Янтье. Вскоре Янтье стало тесно, и он начал толкаться. У меня даже пупок выпирал наружу из возвышения, внутри которого, словно дельфин в ванне, плескался мой младенчик. Я часто усаживалась, скрестив ноги, на ковер посередине нашей спальни в Амбараве, я часто беседовала с ним.
— Здравствуй, Янтье, — произносила я низким голосом. — Ты проснулся?
— Bonjour, Maman[15], — отвечала я в нос вместо Янтье. Он всегда говорил по-французски.
— Как себя чувствуешь? — спрашивала я низким голосом.
— Très confortable. Et toi?[16] — пищала я.
— Ты занимаешь столько места, — сетовала я. — Мне тесно.
— Je viens bientôt, Maman[17].
— Ты не причинишь мне боли, Янтье, правда?
На этот вопрос он ответа не давал. Родов я боялась до смерти. Охваченная страхом, лишенная друзей. Такая уж была обстановка в Амбараве, гарнизонном городе. Ведь Руди был начальником гарнизона. Это значило, что туземцев здесь было больше, чем белых, и «наша компания» состояла главным образом из офицеров, вроде лейтенанта Мульдера, и их жен. Они заискивали или делали вид, что заискивают передо мною, поскольку я была женой начальника, и я их за это ненавидела. Я называла их «мульдероподобными», поскольку все они были похожи друг на друга. Во время вечеринок «мульдероподобные» прятались по углам, хотя весь день проводили вместе, и рассказывали друг другу забавные истории. Офицерские жены беспрестанно обмахивались веерами и при мне говорили лишь о том, какое это мучение — рожать. По их словам, роды хуже пыток. Ни один мужчина не способен выдержать такие страдания.
Если бы не мысль о родовых муках, то беременность доставляла бы мне удовольствие. Было так приятно сидеть и чувствовать, ощупывая живот, как растет во мне Янтье. Не надо было ни о чем хлопотать и суетиться. Почти все время, пока Янтье радостно колотил во мне ручонками и ножонками, я была счастлива.
— Pauvre petite Maman, — пищал Янтье. — Ne t'inquiète pas. Je t'aime.