Когда она докурила сигару до маленького окурка, то еще вспомнила, как когда-то давно, много лет назад, господин Бартолотти недели три каждый день спрашивал, не пришла ли ему посылка.
— Так вот же она! — произнесла госпожа Бартолотти. — Он тогда ждал, что пришлют ребенка, да, да!
(Она, однако, ошибалась: господин Бартолотти ждал тогда книжку «Толкование снов в Древнем Египте», которая потом всё-таки пришла!)
Госпожа Бартолотти вытащила кошелек, портфель, кожаную сумку и пластмассовую коробку. В кошельке нашлось только несколько монет. В портфеле лежала тысяча шиллингов для оплаты квартиры. В кожаной сумке оказалось несколько серебряных монет по пятьдесят и несколько по двадцать пять — она собирала такие монеты. В пластмассовой коробке было четыре голубые ассигнации по тысячи шиллингов — деньги на черный день.
— А теперь у тебя действительно черный день, деточка моя, — сказала сама себе госпожа Бартолотти.
Она сняла халат, бросилась в ванную комнату, стянула с веревки джинсы и пуловер, и надела. Джинсы в поясе еще не высохли, а кроме того, были неглажены, измяты. Кольчатый пуловер тоже был неглаженый и растянутый.
«Когда я сверху надену шубу, — подумала госпожа Бартолотти, — то никто этого не заметит».
У госпожи Бартолотти имелась только одна шуба. Пушистая, из серого зайца. И хотя на улице было тепло, она набросила ее на себя.
— К заячьей шубе надо взять заячью шапку, — сказала она сама себе и надела на голову огромную шапку.
Потом запихала в сумку четыре ассигнации, отложенные на черный день, кошелек, кожаную сумку и пластмассовую коробку, заказала по телефону такси и вышла из дома.
Она велела водителю ехать «в город». Там, где жила госпожа Бартолотти, ехать «в город» означало ехать в центр, где были красивые, дорогие, модные магазины.
Было начало октября, следовательно, уже осень, но солнце грело словно летом. Если говорить точно, то в тени было двадцать градусов тепла. Госпожа Бартолотти потела в заячьей шубе, и люди с любопытством поглядывали на неё, удивляясь, что она так по-зимнему оделась. Впрочем, госпожа Бартолотти уже привыкла, что люди поглядывают на неё с интересом. Она почти всегда надевала на себя что-то такое, что людям казалось странным. Оно не подходило либо по времени года, либо по обстоятельствам. Например, госпожа Бартолотти могла прийти играть в теннис в черных штанах, а в оперу — в джинсах. В молочную лавку она ходила в длинном шелковом платье, а в кино — в альпинистских штанах.
— Ты хочешь побесить людей, — говорил ей аптекарь Эгон.
Но он ошибался. Госпожа Бартолотти не хотела никого бесить. Она просто брала из шкафа первое, что ей попадалось в руки. Но временами у неё появлялось желание нарядиться во что-то черное, а поскольку альпинистские штаны были приятного черного цвета, она и надевала их.