― И как же ты это сделал? – пропуская Катю на заднее сиденье и садясь сам, спросил Лев Давидович, – езжай.
― Сказал, что тут генерал ФСБ с охраной остановился пописать.
― И они тут же улетели? – рассмеялась Катя.
― Черная Волга все ж вызывает уважение,– солидно и не без гордости заявил Федор.
― А если правду, Федор? – почему–то очень настороженно переспросил Лев Давидович.
― Тогда я им показал свою игрушку, ну, ту, что вы мне подарили пару лет тому…
― Показалось нечто подозрительное, Федор?
― Нет. Так, шпана.
До дома они доехали в полном молчании и быстро.
― Ты чем–то встревожен, Лев Давидович, – уже тихо и серьезно спросила Катя, снимая теплую беличью шубку.
― Может быть…
― Я хочу знать!
― Хорошо. После ванной. Ты со мной?
― Хоть на край света!
В доме было тепло и уютно. От этого тепла верба к полудню распустилась и проклюнулась светлая молоденькая зелень. В огромной ванной комнате, устланной крупным, светло розовым итальянским кафелем с эротическими рисунками, в большой небесного цвета ванной в клубах мыльной пены предавались наслаждению наша парочка влюбленных. Через четверть часа он вышел из ванной и подал руку девушке. Окутал её большущим толстым махровым полотенцем. Она же высвободив руки, распахнула его на груди и прижалась к Левушке, обвивая их обоих одним полотенцем. В салоне в банных халатах, они удобно уселись у камина, который заранее растопил Федор. В руках у Льва Давидовича блестел бокал с виски, у Кати с коньяком.
― Ты знаешь, чем я занимаюсь, – раздумчиво начал он, – и в этой специальности нет ничего опасного. Наоборот. Это своего рода искусство отличать фальшивый камень от настоящего, абсолютно чистый от почти абсолютно чистого, замечать огранку, цвет. Но вот вокруг этого бизнеса, где крутятся огромные суммы денег, бывает очень опасно. После одной большой сделки мне позвонили из Большого дома и намекнули, очень прозрачно, впрочем, что местный босс, читай первый секретарь компартии Ленинграда не доволен моей деятельностью. А это означало, что я должен или сворачиваться, попросту закрыться или сделать ему оооочень большой подарок. Но тогда ещё Галина Леонидовна в Москве правила балом, ты понимаешь о ком я? О дочери Брежнева. Она любила без ума эти камешки и на неё целая команда работала, сегодня это известно. И меня они знали. Я тогда же поступил как пионер, приказали – выполняю. То есть ничего не делаю. От всех дел отказываюсь…
― Но и этому боссу подарка не даришь?
― Нет, не дарю. Потому, что это игра по жестким правилам. Каждый карат, а это всего 0.2 грамма стоит денег, и если один раз дал слабинку, испугался, отступил даже перед лицом очень влиятельным, тут же за тебя примутся все вассалы поменьше, все кому ни лень приставать начнут и своего требовать. Епархия там огромная, бюрократов не счесть. Но в основном все правила знают, и условия игры выполняют. И тут ко мне приезжает гонец из Москвы от самой. Я отказываюсь принимать. Они в шоке. Лев Давидович, как же так! Я объяснил. На следующий же день, около полудня телефон от приближенного к первому секретарю лица с извинениями по поводу недоразумения, мол, и пожеланиями продолжения моей плодотворной деятельности. Всё вроде бы возвращается на круги своя, но…– Лев Давидович грустно замолчал, сосредоточившись на золотистом виски в бокале, – через неделю произошла трагедия с Ольгой. Понимаешь ли ты, какие это жесткие правила?! И какие мерзавцы в них играют! На ком решили отыграться! На невинном создании! Я в ярости в Москву… хотя мне тогда не до того было, но очень уж хотелось отомстить! – он сжал свой бокал с такой силою, что казалось стекло хрустнет и разлетится,– там, конечно, обещали посодействовать, найти, осудить, посадить. Нашли, посадили… водителя грузовика, что на скорости в Ольгу мою врезался… Да только представили всё, как обычное дорожно-транспортное происшествие… обычное… А кто за ним стоял, того оставили в тени. Но я через год до него добрался... Знаешь, в Библии нашей есть закон писанный: око за око, зуб за зуб.