А вот в театре Богров должен был якобы опознать террористов в лицо. Он объяснил жандармам, что один из них, мифический Николай Яковлевич, находится в его квартире, в плотном окружении филеров. А остальные крамольники могут оказаться в театре. Там он их узнает и на них укажет.
Характер ран, полученных Столыпиным, показывает: Богров имел твердое намерение убить премьер-министра. Добраться до Столыпина ему помогли высокие полицейские чины – сработала продуманная Богровым комбинация. Но были или нет обстоятельства, на которые Богров указал в своем последнем слове (ультиматум бывших сподвижников) – неясно.
Слабое место версии Богрова заключается в следующем. Столыпин убит. Для любой враждебной власти политической силы удачное его устранение – повод для гордости. Здесь ничего такого не было. Никто не взял на себя ответственность за убийство премьера. Те, кто якобы заставил Богрова под угрозой разоблачения пойти на убийство, ни сразу, ни впоследствии, даже после Октябрьской революции, не дали о себе знать.
Кроме того, при аресте у Богрова изъяли записку, к которой можно относиться с не меньшей степенью доверия, чем к его последнему слову на суде. «Подтверждаю, что я совершил покушение на убийство статс-секретаря Столыпина единолично, без всяких соучастников и не в исполнение каких-либо партийных приказаний».
ВЕРСИЯ ВТОРАЯ: ДЕКАДЕНТСКАЯ
В пользу этой версии говорят личность Богрова и тогдашние умонастроения радикальной молодежи. Еврейский юноша из богатой семьи, тщеславный, как и многие тогда с левыми, анархическими настроениями. Без царя в голове ему было очень скучно жить. Или стало очень скучно. Об этом он, кстати, писал в одном из писем: «Нет никакого интереса к жизни. Ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать в жизни. И то, если моя практика это позволит. Тоскливо, скучно, а главное – одиноко».
Богров – анархист, увлекается трудами Кропоткина и Бакунина. Но настоящим революционером он так и не стал. Товарищи использовали его «вспомогательно». К тому же украинские анархисты были дерзкими ребятами без особых моральных принципов. Они не останавливались ни перед политическими убийствами, ни перед простым грабежом. У Богрова брали деньги, использовали его как юриста, поручали написать листовку. Но он был для подпольщиков «гогочкой», «буржуем».
Богров не хотел быть простым «пушечным мясом» революции. Князь Петр Кропоткин в «Записках революционера» писал о рискованной двойной жизни, когда он был и пажом императора, и заговорщиком. Днем он во дворце, вращается в высших сферах, а вечером и ночью ведет агитацию в рабочих кварталах. Такое двойничество привлекательно.