Но нас остановил оперативник, дожидавшийся в приемной:
– Простите, товарищ, вы должны расписаться в ведомости.
Тотчас мелькнула ужасная мысль: неужели все – провокация? Пытка надеждой! Вернут обратно! Жена побледнела. Лишь бедная Сулико оставалась счастливой…
Оперативник привел нас в свой кабинет.
– Сейчас я вам верну…
На столе лежала большущая стопка облигаций государственных займов. Наших облигаций – моих и жены, изъятых при аресте. Он принялся неторопливо записывать в ведомость номера, прося расписаться около каждого номера в получении. Облигаций было множество, и процедура ожидалась на несколько часов… А мы так хотели побыстрее покинуть мое родное учреждение! Выйти на улицу! И идти по улице. Просто свободно идти…
– Я желал бы передать эти облигации нашему родному государству… – начал я.
– Не положено. Сперва получите обратно, потом передавайте, – ответил оперативник, не отрывая глаз от ведомости и записывая в нее очередные длиннейшие цифры (я привычно запомнил номер: 004959 серия 414).
Через три часа мы, наконец, шли втроем по ночной улице и… смеялись. Я вспоминал, как Достоевский хохотал после отмены смертного приговора. Но тут нас догнала черная машина.
– Товарищ Фудзи? – из нее выскочил офицер.
Мы опять в ужасе остановились.
– Мне приказано отвезти вас домой…
Нас доставили на Большую Бронную. Дом был старый, дореволюционный, и квартиры в нем – большие, барские. Теперь они преобразились в огромные коммуналки со множеством комнат и обитателей.
Жильцы в это время спали. В ночной тишине раздавался могучий храп.
В комнате, куда нас привели, постельное белье на двух кроватях не было убрано. Видно, хозяев забрали по правилам – ночью, тепленьких – из постели. Еще вчера здесь жили другие люди, которых отправили туда, откуда приехали мы. Этакая рокировка… Но мы надеялись, что дочка не поняла, и продолжали весело смеяться.
– Здесь все есть! – закричала Сулико. – Как в сказке о коньке-горбунке.
Конечно, это была сказка! Совсем недавно она жила у тетки, мы спали на нарах… И вот – нормальное белье, правда, чужое, несчастных людей.
Но мы забыли, что такое брезгливость. Отец и Учитель нас отучил!
– Это Иосиф Виссарионович о нас позаботился, – сказала дочь. – Недаром я ему писала, папа.
И тут мы с женой узнали невероятное! Оказывается, все эти годы каждый день наша девочка упорно писала Кобе о том, что его верного друга, ее отца, и ее мать несправедливо посадили в тюрьму. И что наверняка это сделали враги народа. Она просила вернуть нас.
– И он вернул! Я знала! Знала, что так будет в конце концов! – она плакала от счастья, от любви к нам и к Кобе…