– Я думаю, они мне ответят так: «Если их сейчас не посадили, значит – посадят потом».
Я наслаждался редчайшей возможностью сказать ему правду.
Коба посмотрел на меня с ненавистью, но сдержался, продолжил спокойно:
– Берия принес мне анекдот. «Человек умирает и попадает на небо. Видит надписи «Ад» и «Рай». Куда идти? Сначала ангелы показывают рай. В раю серафимы летают, пение херувимское…», – усмехнулся: – Помнишь, как мы пели? «Потом появляется черт – показывать ад. В аду – оргия с блядями, вино льется рекой. Покойник орет: «Хочу туда!» И тотчас черти потащили его на костер. Он вопит: «А где же девки? Где вино?» Ему отвечают: «Дурак, это был агитпункт». Так вот, сумей создать свой агитпункт. Ты скажешь им: «В конце концов Сталины приходят и уходят, а первое в мире социалистическое государство остается». Я разрешаю тебе так говорить. Но до пятидесятого года у меня должна быть бомба. Если не будет… тогда ты и вправду «зря вставил зубы».
Я знал: даже если бомба будет – случится то же самое. Ни этого разговора, ни фразы, которую он разрешил мне говорить, он никогда не простит. И еще я наконец понял, зачем он меня выпустил из лагеря. Коба воистину был Хозяин…
– Итак. С сегодняшнего дня вы работаете вместе – ты и Лаврентий… Он старший, и ты подчиняешься ему, – и добавил: – Пока… Человек он неискренний, как все мингрелы… Если что заметишь… учить тебя не надо. Ты по-прежнему личный агент твоего друга Кобы.
Он проводил меня до выхода из огромного кабинета – знак высшего благоволения.
Эстафету почитания принял Поскребышев, довел до лифта:
– Вы к нам, смотрю, опять зачастили… А то вас что-то не видно было, – с усмешкой (точнее, насмешкой) сказал он.
– Занят был. Чистил сортиры, – ответил я в тон, зная, что донесет. Но я должен был как-то рассчитаться за то, что меня назначили холуем этого мерзавца Берии.
Берия ждал в машине.
– Я вашу машину отпустил. Подвезу, если не возражаете.
Еще недавно он выбивал мне зубы. Сейчас мы сидели в его огромном ЗИСе и молчали. Начал я:
– Вы здорово придумали с М-им.
– Это не я. Это он. Мы должны быть, как пауки в банке, – миролюбиво пояснил он. – Ему нужно, чтоб драчка между нами не прекращалась…
Я не успел удивиться, почему он так смело говорит. Не успел даже подумать, не провокация ли это, как он пристально посмотрел на меня.
Здесь я мог бы написать: «И инстинктивно я почувствовал…». Но это будет неправдой.
Просто в глазах его читалась такая ненависть к моему другу, которая могла сравниться только с моей. И вновь наступило молчание.
Наконец он сказал: