Когда диктует ночь (Глес) - страница 23
Вечерний свет забрызгал столики и зонтики от солнца. А между тем мухи безумеют от ветра, он насвистывает свои бессвязные песенки и сметает салфетки и креветочную шелуху под ноги клиентам Наты. Чтобы не запутаться, уточним, что заведение Наты находится напротив жандармской казармы и считается одним из самых уважаемых портовых кабачков, где в любое время дня можно отведать чего-нибудь вкусненького. Его дымящиеся осьминоги, жареный мерлан и кальмары одерживают славные победы над желудками смертных. И не только смертных, но и богов, и вот как раз туда-то и направляется сейчас женщина, которая считает себя богиней. Поосторожнее — Земля вращается только потому, что она позволяет ей вращаться. Недостаток нравственности в ней искупается избытком плоти, и, глядя издали, нельзя сказать, приближается она или удаляется, потому что лицо ее трудноотличимо от задницы. Мы уже знакомы с ней, хозяйкой «Воробушков». Кот выпускает когти, приветствуя ее, а собачонка, больше похожая на крысу, чем на собачонку, забирается на руки хозяйки, словно ища убежища, и сворачивается клубком от страха. Она не столько лает, сколько повизгивает и не успокаивается, сколько ни чеши ей за ухом, ни поглаживай по спинке, ни скребись в паху ногтями, обведенными траурной каемкой.
— Слушай, какого дьявола? — раздается голос гермафродита с акцентом жителя пампы. — Какого дьявола? Ревешь, прямо как новорожденный.
Она просидела так довольно долго на террасе Наты, закинув ногу на ногу. Ее зовут Герцогиней, и в тот день накануне праздника она позволила сопровождать себя набриолиненному типу со шрамом на щеке. Он ни разу не раскрыл рта на протяжении всей встречи, продлившейся больше часа.
— Слушай, это… мой компаньон.
Герцогиня представила их друг другу, и тип со шрамом, не вставая, чтобы не растрепалась прическа, протянул руку сеньоре, которая явилась с опозданием, прижимая к груди собачонку. «Женщина, сердце которой сочится гноем, а в душу впились клещи», — думает тип; гноя и клещей в нем не меньше, но явно меньше денег. Поэтому сеньора собирается предложить им кое-какую работенку.
— Но к чему такая срочность? — спрашивает Герцогиня, высоко поднимая брови, такие густые, как будто их намалевали фломастером.
Некоторые поговаривают, что титул пристал к ней потому, что она была любовницей какого-то сеньорито во времена Франко. Вышеупомянутый сеньорито осыпал ее драгоценностями и обещаниями в благодарность за любовь настолько же смутную, насколько и священную. Сверхурочные и какой-нибудь драгоценный камешек, которые она царственно сдавала на следующее утро в заклад. «Что-то нам сегодня принесла Герцогиня?» — со скрытой усмешкой спрашивали оценщики. Она, считавшая себя Эвитой Перон, молча распластывала по прилавку свои груди с кружками сосков размером с яичницу. Оценщики, отпихивая друг друга локтями, рвались не пропустить зрелище. Никто не хотел упустить возможность стать свидетелем краха одного из испанских грандов. Герцогиня выуживала из насыщенных гормонами складок своей плоти бриллиант. Оценщики потирали руки, а она использовала расписки в качестве носового платка. Она делала это у всех на глазах, нисколько не смущаясь, с обескураживающей вульгарностью. Так обстояли дела, пока в один прекрасный день сеньоритишко не промотался вконец и не утратил титула и положения. Преследуемый кредиторами и векселями, он решил сменить место жительства. И покончил с собой, пустив пулю себе в рот. Ба-бах. Люди говорят, что кровь, вытекшая у него из ноздрей, была красной, как цифры рулетки, и что никакой посмертной записки он не оставил. Просто спустил курок — и все. «Астра» девятого калибра.