Давно это было, теперь же Герцогиня старше, чем Гвадалквивир, а внизу живота у нее появились многоскладчатые жировые залежи. Родом из Аргентины, Герцогиня осталась жить в Севилье. Она родилась женщиной, или, по крайней мере, так говорит.
— Знаешь, я родилась женщиной и женщиной и осталась. Знаешь, я не вру, потому что, по мне, лучше желание, чем враки.
И, оттянув резинку трусов, она громко щелкала ею. Ба-бах. Это было похоже на выстрел. И все умолкали, отдавая должное ее желаниям. А теперь, закончив эту краткую интермедию, вернемся на террасу заведения Наты. Не забудем, что сегодня канун праздника, и ветер доносит веселую разноголосицу и угрожает зонтикам от солнца, на которых значится реклама пива «Крускампо». Собачонка с гноящимися глазами лает на казарму, и хозяйка приказывает ей замолчать. Она делает знак официанту, после чего придавливает ногой докуренную до конца парижскую сигарету. Кажется, что между окурком и официантом существует какая-то связь. И, ни на секунду не задумавшись над своим поведением, она обращается к Герцогине.
Надеюсь, вы помните, что она вызвала ее срочно. Они знали друг дружку в лицо, потому что Герцогиня время от времени заглядывала в «Воробушков» пропустить рюмочку и завязать связи кое с кем из клиентов. Проезжая по Тарифе, она останавливала пятую модель «рено-триана» возле дверей «Воробушков» и заходила. Больше всего ей были по душе молоденькие морячки, только что прибывшие в порт. Загорелые и просмоленные, они восторженно разряжали свои лопающиеся от спермы пистолеты в любую дырку. Герцогиня снимала сливки в одном из номеров, а довершала дело в машине, трудясь в поте лица. Распалившись, она карабкалась на грот-мачту. Патро позволяла ей это и разное прочее, как-то: заваливаться к ней пьяной в стельку, обнажать срамные части при завсегдатаях и мочиться на стойку. Или щипать девочек за купальники. Когда такое происходило, Патро, уткнув подбородок в зоб, сдерживала свою зодиакальную агрессивность и смотрела на все сквозь пальцы. Ей докладывали, о ком идет речь, и она, со своей стороны, рассчитывала на будущие услуги. И вот они понадобились.
— Ты знаешь, я не вру, так что считай, дело сделано. Но за срочность надо платить. — Сказав это, она отодвигает стул. — Прошу прощения, но мне на минутку нужно в клозет. — Она встает.
Патро закурила одну из своих сигарет и бросила на Герцогиню двойственный взгляд, таивший в себе двойную непристойность. Через зад Герцогини прошло столько же мужчин, сколько грузовиков проезжает дорогой на Альхесирас, и, хотя она была уже старовата для таких дел, уходить на почетный отдых не собиралась. Поэтому она выразительно облизывалась и манила пальчиком посетителей парка Марии Луисы. Ее клиентами были отцы семейств и порой какой-нибудь полицейский при исполнении. Герцогиня выходила по ночам с размалеванными губами, похожими на две сырые сосиски, и разбухшим влагалищем. Бросая вызов зимней мороси и автомобилям, она переходила мост Святого Тельма: платье на ней было кричащее, в обтяжку, груди выпирали, и в остальном вид был соответствующий. Это ремесло она чередовала с другими побочными заработками, достойными свободного художника, как, например, когда требовалось кого-нибудь убрать, скажем из мести. Делала она это собственными руками в резиновых кухонных перчатках, а также пользовалась леской, шнурком от ботинок, охотничьим ножом, мешком для мусора, штопором, платком от Леве или «Корте инглес» и, наконец, будучи постоянно начеку, прибегала к помощи третьих лиц. Для дачи показаний ее никогда не привлекали, поскольку главная улика — тело — исчезала как по мановению волшебной палочки. Тело отправлялось кормить рыб. А вместе с ним исчезали леска от Леве, кухонные ножи, мусорные мешки «Корте инглес» и третьи лица. Следующей была очередь типа с лицом как подгнивший ломтик луны и шрамом на щеке, ярмарочного забияки, открывавшего рот, только чтобы есть. Патро курила, хмуро косясь на этого несчастного, этого беднягу, который не поднимал головы от тарелки до тех пор, пока Герцогиня не вернулась из клозета.