Под сиденьем скутера, вместе с пером и товаром, Луисардо всегда возил банку сардин. Когда требовалось заморить червячка, он становился сам не свой. Наевшись, он использовал масло, чтобы смазать свою колючую, как у ежа, кожу. Еду он всегда запивал сворованной где-нибудь бутылкой пива. А может, двумя. Той ночью мы купили пару литровых бутылок у Кике. Прихлебывая масло, стекавшее у него по пальцам, он то и дело прикладывался к бутылке и наконец, глухо рыгнув, продолжил свой рассказ о сборах путешественника. Зубная щетка, паста «Ликер де поло», ах да, и еще книжка, чтобы читать в пути, книжка о Хорхито-англичанине. Короче, путешественник выходит на улицу и различает вдалеке телефонную будку. И направляется к ней. Он хочет позвонить Чакон и передать кое-что своей негритянке. Однако номера у него нет. Но это неважно, малявка, можно узнать по справочному. Уже зайдя в автомат и сняв трубку, он решает, что это лишние сложности. И по не до конца ясной причине — да сейчас и не столь важно — он звонит матери, чтобы попрощаться с ней. И именно мать заставила его вернуться домой, сказав, что днем ветер в Тарифе несет лихорадку, а вечером там выпадает роса. И что когда однажды, в разгар августа, тетя с дядей поехали навестить бабушку Энрикету, то, возвращаясь из Альхесираса, заночевали в Тарифе и все исчесались. Путешественник повесил трубку, вернулся, снял с вешалки плащ и, сложив его как мог, засунул часть в рюкзак. Остальная свисала снаружи. Ах да, еще он сунул фляжку с виски, про которую совсем забыл. Ко чтобы освободить место, он вытащил и совершенно забыл брошенную на пол книжку о Хорхито-англичанине. И как раз в этот момент «рено-триана» остановился у дома номер тридцать девять по улице Сан-Бернардо. Это его враги, мы их уже знаем, потому что у одного шрам через всю щеку. Другой — гомосексуалист со светлыми накладными волосами. Они заходят в парадную и решают подняться на лифте. А так как, малявка, путешественник — человек нетерпеливый, он не ждет, пока лифт доедет доверху, и спускается пешком. Лифт древний и раздолбанный, он свисает на одном тросе и причудливо раскачивается в воздухе. Поднимается он медленно и, прежде чем остановиться, чуть подпрыгивает, что вызывает неприятное ощущение внизу живота. С Хинесито и его спутника пот катится градом, и, когда они наконец выходят на площадку, им кажется, что она дрожит у них под ногами, и они думают, что это метро. Видишь ли, малявка, Мадрид внутри такой же пустой, как башка у некоего Альвареса дель Мансано. Короче, последний пролет они поднимаются на своих двоих, потому что лифт до чердака не идет. Из-за всего этого путешественнику удается легко ускользнуть, пока Хинесито, применив свои навыки и удостоверение личности, открывает дверь. Но когда они входят — пусто. Пустопусто, малявка. На чердаке — никого, только упаковка от сигары с приставшим к ней дерьмом, ну знаешь, «Ромео и Джульетта». Хинесито пинает книгу о Хорхито-антличанине и властно говорит: