Смеркалось. Небо из синего превратилось в фиолетовое, и на горизонте один за другим загорались и начинали мерцать огни большого города, на окраине которого был расположен тракторный завод и заводской поселок.
Изменчивый теплый ветерок, насыщенный запахом свежей земли и первой зелени, доносил то тихое ритмичное гудение гиганта-завода и звон трамваев, идущих в город, то мечтательные весенние песни лягушек в недалекой речке, то гудки паровозов с железнодорожной станции.
Жена профессора с удивлением заметила, что ее мужу не хочется возвращаться к письменному столу. Неужели на него, так же как и на нее, повлиял этот теплый весенний вечер?
А ей стало почему-то грустно. Она чувствовала, что стареет, и вот так в сумерки все чаще подступало к ней чувство одиночества. И, казалось, его еще острее подчеркивала эта веселая, беззаботная весна, которая тысячами голосов и запахов врывалась в раскрытые окна и приносила воспоминания о далеком прошлом.
Вспоминалась молодость, далекие путешествия и экспедиции, в которых она принимала участие вместе с мужем, тогда молодым инженером; маленькая дочка Валентина, забавно коверкавшая слова…
Быть может, на жену профессора так подействовали веселые выдумки этих живых и ловких девочек с их поросенком и гусем? Она снова вспоминала свою дочь Валентину, теперь уже врача, жившую в Ленинграде с мужем и сыном, единственным внуком профессорши — Валей.
Вот если бы Валя был здесь, он, конечно, принял бы участие в организации турнира и, наверное, перехитрил бы этих ловких девчонок. Она была очень высокого мнения о внуке, о его сообразительности, способностях и силе.
— А как там поживают наши Валентины в Ленинграде? — вздохнула она, прервав молчание.
Семья дочери профессора Валентины Петровны называлась семьей Валентинов. Профессорша много смеялась, когда ее дочь вышла замуж тоже за врача и тоже за Валентина. А когда у них родился сын, она сама посоветовала назвать его Валентином.
— Вам все равно терять нечего, — сказала она, — где двое, пусть уж будет и третий.
Эта семья Валентинов была единственной родной и близкой профессору и его жене. Родных у них больше не было, почти не было и друзей.
— Как там наши Валентины? — задумчиво повторила профессорша. — Родители все бегают по клиникам, а бедняга Валя хворает. Ведь его даже освободили от занятий в школе до самой осени. Как он теперь себя чувствует? Климат в Ленинграде все-таки не слишком хороший…
— А писем все нет, — наконец подал голос профессор.
— Лучше всего, если бы он пожил у нас. Мы бы его взяли с собой на дачу. Я уже писала дочери и Валентину Сергеевичу о нашей новой даче и просила отпустить Валю к нам на лето, ты же знаешь об этом.