В машине их было четверо. Капрал Луди, взъерошенный и угрюмый, явно предпочел бы покопаться в розыскных файлах. Унтер-офицер детектив Мадёрен тоже чернее тучи, раздосадован столь бурным началом недели, лучше бы денек поспокойней. За рулем — Халлер с люцернской трубкой в зубах, но не курит, Мадёрен раз и навсегда запретил курить в служебных поездках.
Хункелер коротко рассказал коллегам все, что знал о г-же Эрни. Возраст — около шестидесяти, в 1968-м активно участвовала в студенческих волнениях, была соучредительницей Базельской прогрессивной организации (сокращенно БПО), которая принесла в город новые веяния, после развала БПО вступила в Либерально-демократическую партию и вошла в кантональный парламент, где занималась вопросами культуры и театра. По сведениям Хункелера, замуж она так и не вышла. Практику держала сообща с д-ром Фридрихом Кнехтом, о котором комиссару было известно только, что он часто выезжает на Эгейское море походить под парусом и возвращается оттуда с великолепным загаром. Общий рентгеновский кабинет, общая лаборатория. Лаборантка — по имени Рут Цбинден — совсем молодая, еще и тридцати нет.
— Ловко, — заметил Халлер, остановив машину перед новостройкой, облицованной кирпичом, — пациенты прямо под носом, далеко ходить не надо.
Все шло как обычно в подобных случаях. По-армейски жесткие распоряжения, лихорадочная суматоха, нервозность, особенно когда подъехали криминалисты. Знакомая, действовавшая Хункелеру на нервы бестолковая суетня хитроумного, но бессмысленного полицейского аппарата. Он лишь ненадолго подошел к двери врачебного кабинета, где на полу лежала д-р Эрни, с открытыми глазами. Она казалась до странности привлекательной, не то чтобы по-настоящему красивой, но на удивление моложавой. Большое окно, смотревшее в парк, было разбито, осколки впрямь валялись в комнате. Защитное жалюзи поднято. Шкаф с ядовитыми препаратами взломан, несколько склянок раскатились по голубому ковровому покрытию. На стене знаменитая фотография Че Гевары. Всякий раз, когда приходил к д-ру Эрни на прием, Хункелер спрашивал себя, почему она так и не рассталась с кумиром своей юности.
Он обернулся к г-же Швааб, которая восседала у себя за стойкой. А возле стойки торчал Халлер, собираясь раскурить трубку.
— У нас курить воспрещается, — сказала г-жа Швааб. — Тут врачебная практика, а не опиумный притон.
— Сходи-ка вон к тем домишкам, — распорядился Хункелер. — Там есть лавочки, а на лавочках сидят старички и старушки, пялятся в нашу сторону. Посиди рядышком, покури, потолкуй с ними, послушай, что расскажут.