Сейчас я не могу об этом думать.
Он направился дальше, чуть ли не волоча Стефани следом за собой.
— Вам обеим удалось сделать так, что все это время считалось, будто тебя нет в живых. Но больше в ваших дурацких шутках я участвовать не намерен.
— Постой, ты ошибаешься. — Ее охватило непередаваемое облегчение. Он все знает. Ей ни о чем не нужно ему рассказывать. — Сабрина не…
— Ошибаюсь? Выходит, это не ты сделала так, что все считали тебя мертвой? Не ты жила другой жизнью весь прошлый год? А Сабрина, значит, не повеселилась, одурачив меня, пойдя на очередной обман, кстати на редкость удачный? В течение последних двух недель она каждый вечер звонила мне и все время лгала, рассказывая о том, что делает и с кем проводит время. — От гнева голос его задрожал. — Ложь… Господи, как вы обе в ней преуспели! А теперь тебе понадобилось что-то еще, и ты решила «воскреснуть». Год назад ты хотела уйти из семьи, и в конце концов ушла. Ты сделала, черт побери, все, что хотела, а теперь тебе, значит, понадобилось что-то еще. Ну и что же? Если ты хотя бы на секунду подумала отнять у меня детей…
— Отпусти руку! Мне больно!
— У тебя нет права говорить о боли. — Остановившись у железной ограды, тянувшейся вдоль берега Сены, он, придержав, заставил ее встать перед собой и снова принялся вглядываться в ее лицо. Как две капли воды похожа на Сабрину. Невероятно, подумал он; даже сейчас ее вполне можно принять за Сабрину. И все же было в ней что-то такое, что говорило, что это Стефани, женщина, которую он не любит, женщина, которую должен презирать за все, что она сделала.
Она попыталась вновь высвободить пальцы.
— У меня и в мыслях не было причинять тебе боль. Мне просто хотелось вырваться на свободу, начать новую жизнь… Я не была счастлива… ты знал это!.. но мне хотелось вырваться всего на несколько дней. Мне казалось, через неделю я вернусь обратно, и мы снова попытаемся наладить наши отношения. У меня и в мыслях не было причинять тебе боль!
— Для этого ты выбрала довольно своеобразный способ. — Он чуть разжал руку, которой держал ее за локоть. — Но тебя никто ни к чему не принуждал. Ты сама выбрала свой путь в жизни, сама прошла его, и теперь все кончено. А если ты вернулась, чтобы забрать Пенни и Клиффа, то забудь об этом. Они останутся со мной. Не знаю, чем ты занималась в течение года, так же как не знаю, с кем ты их провела, но за все это время ты не удосужилась ни позвонить, ни написать своим детям, а если говорить обо мне… или, пожалуй, о судье, если уж на то пошло… то это автоматически лишает тебя всех прав на них. Ты меня слушаешь? Смотри на меня, черт побери! Сейчас они для меня дороже всего на свете, и я постараюсь сделать так, чтобы они ни о чем не узнали: ни ты, ни Сабрина ничего им не скажете. Господи, какие вы все-таки сучки — взяли и решили поиграть с детьми, которые любили вас и во всем на вас полагались…