Когда он разорвал наш брак, мне с трудом удавалось поддерживать свое существование. Я не могла ни работать, ни вообще что-либо делать. Я сидела, раскачивалась взад-вперед и плакала. Мне казалось, что я умираю. Чтобы не броситься на поиски Бэрда, мне пришлось искать помощи. Я страшно хотела все исправить, но знала, что не переживу еще одного круга на этой карусели.
Что привлекло Пегги к Бэрду?
Пегги ничего не знала о любви и, выросши без отца, также ничего не знала о мужчинах — во всяком случае, о добрых, любящих мужчинах. Зато после детства, проведенного в обществе бабушки, она очень много знала о том, что значит быть отвергнутой и униженной. Она хорошо помнила свои попытки обрести любовь матери, которая по собственным причинам не могла дать ей ни любви, ни даже защиты. В первый брак она вступила потому, что позволила себе сблизиться с молодым мужчиной, относившимся к ней критично и презрительно. Она относилась к нему без особой приязни. Секс с ним был для нее в большей степени борьбой за его внимание, чем выражением ее нежности к нему. Пятнадцатилетний брак с этим мужчиной еще больше убедил ее в своей полной никчемности.
Ее потребность воссоздавать враждебную обстановку своего детства и бороться за любовь тех, кто не мог дать ей любви, была такой сильной, что, встретив мужчину, поразившего ее своей холодностью и безразличием, она немедленно ощутила влечение к нему. Когда между ними начался роман, его редкие намеки на некоторый прогресс в ее усилиях добиться его любви заставили Пегги продолжать попытки, несмотря на их опустошительные последствия для ее жизни. Желание Пегги изменить его (а также свою мать и бабушку, которых он олицетворял для нее) было слишком сильным.
Элеонор: Шестьдесят пять лет, воспитана чрезмерно властной матерью, состоявшей в разводе.
— Моя мать не могла поладить ни с одним мужчиной. Она разводилась дважды в те времена, когда даже один развод считался чрезвычайным происшествием. Моя сестра была на десять лет старше меня, и мать неоднократно повторяла: «Твоя сестра была отцовской девочкой, поэтому я решила завести еще одну для себя». Именно это я и значила для нее — предмет собственности, продолжение ее самой. Она не считала себя и меня разными людьми.
После их развода мне сильно не хватало отца. Мать не подпускала его ко мне, а у него было недостаточно воли для споров с ней — впрочем, как и у всех остальных. Я всегда чувствовала себя пленницей и вместе с тем неким образом ответственной за счастье матери. Было очень трудно оставить ее, хотя к тому времени мне уже казалось, что рядом с ней я задыхаюсь. Я поступила в школу делопроизводства в другом городе и стала жить у наших родственников. Моя мать так рассердилась, что перестала разговаривать с ними.