Рассел: Тридцать два года; социальный служащий, разрабатывающий общественные программы для малолетних правонарушителей.
— На детишек, с которыми я работаю, производит большое впечатление татуировка на моей левой руке. Она многое говорит о моей прежней жизни. Я сделал ее в семнадцать лет. Мне хотелось вытатуировать свое имя, поскольку я был уверен, что в один прекрасный день я буду лежать на земле мертвый и никто не узнает, как меня звали. Я считал себя чертовски нехорошим парнем.
До семи лет я жил с матерью. Потом она вышла замуж, и мы с ее мужем здорово не поладили. Я часто убегал из дома, а в те времена за такое обычно запирали в каком-нибудь исправительном заведении. Сначала это был детский дом, потом приемные родители, потом снова детский дом. Вскоре я попал в Бойз-Кемп (Вид правительственных заведений с относительно мягким режимом для трудных подростков), а потом в Ассоциацию по надзору над трудными подростками. По мере взросления я несколько раз сидел за решеткой и наконец оказался в настоящей тюрьме. К двадцати пяти годам я перепробовал все исправительные учреждения, которые мог предложить штат Калифорния, — от лесного молодежного лагеря до камеры строгого режима.
Не стоит и говорить о том, что тогда я проводил взаперти гораздо больше времени, чем на воле. Но я все-таки умудрился познакомиться с Моникой. Как-то вечером в Сан-Хосе мы с приятелем обкатывали «взятый взаймы» автомобиль. Мы заехали в придорожное кафе с гамбургерами и припарковались рядом с двумя девушками. Пошли шуточки и разговорчики; вскоре мы уже устроились на заднем сиденье их машины.
Мой приятель был настоящим ловеласом. Он держался невозмутимо и уверенно, поэтому в женском обществе я предоставлял ему возможность вести все разговоры. Он всегда мог заинтересовать пару девчонок и зацепить их, но право выбора принадлежало ему — за хорошо подвешенный язык и проделанную работу. Однако в тот вечер мне было не на что жаловаться, поскольку он поладил с маленькой сексуальной блондиночкой, сидевшей за рулем, а я остался с Моникой. Ей было пятнадцать лет. Она была действительно очень миленькая — вся мягкая, восторженная и заинтересованная. Она с самого начала понравилась мне своей внимательностью и заботливостью.
Должен сказать, что, отсидев срок, вы узнаете, что в мире есть немало женщин, считающих вас подонком, с которым не стоит иметь никаких дел. Но есть и другие, которым вы нравитесь. Их очаровывает сама идея завязать отношения с подобным человеком. Они видят, какой вы плохой и большой, и начинают совращать вас, чтобы потом усмирить и заставить ходить по струнке. Или им кажется, что вас несправедливо обидели, жалеют вас и хотят помочь. Моника явно принадлежала к тем, кто хочет помочь. Она в самом деле была славной девочкой — никаких нападок, никакой язвительности. Пока мой приятель развлекался с ее подругой, мы с ней гуляли под луной и разговаривали. Она хотела знать обо мне все. Я немного подредактировал свою историю, чтобы не напугать ее, и рассказал ей массу печальных вещей. Например, как мой отчим ненавидел меня и как я жил у этих проклятых приемных родителей, которые били меня и тратили деньги, отпущенные государством на мое воспитание, на собственных детей. Пока я говорил, она крепко сжимала мне руку, гладила по плечу, а потом в ее больших карих глазах даже появились слезы. Так что когда мы распрощались, я уже по уши влюбился в нее. Приятель принялся расписывать сочные подробности своей встречи с блондинкой, но мне даже не хотелось слушать. Моника дала мне свой адрес и номер телефона. Само собой, я собирался позвонить ей на следующий день, но при выезде из города полицейские задержали наш автомобиль, потому что он числился в розыске. В это время я думал только о Монике. Я был уверен, что это конец: ведь я говорил ей, как сильно я хочу исправиться и пойти по прямой дорожке.