Вечер был прекраснейшим, и тащиться куда-то на ночь глядя, с перспективой чудное мое настроение испортить, совершенно не хотелось. Однако и ссориться с покладистым, не обижающим местных купцов полицейским не стоило. Тем более что и вопросы к нему имелись… Этакие… Скользкие. Политические.
— Благодарю, господин городничий, отужинал уже – чуточку улыбнулся я, растерянному лицу чиновника. — А вот не выпить ли нам с вами, милостивый государь, водки? Артемка?!
Подождал минуту, пока шустрый хлопчик вынырнул из боковой двери.
— Собери нам с Иваном Федоровичем вина хлебного где-нибудь на улице. Ну и к нему все что нужно…
— Сей момент, Герман Густавович, — понятливо кивнул казачек и исчез. И только по зычным командам распоряжающегося гилевскими слугами денщика как-то можно было отслеживать его перемещение.
— Там и на стол уже прибрали, — попытался возразить городничий.
— Да полноте вам, — отмахнулся я. — Я ведь не завтра отбываю. Успеем еще отобедать. Вот хоть бы и завтра приду. А сейчас, вроде как, вы у меня в гостях…
В дверях мелькнул успевший все приготовить Артемка, однако городничего пришлось тащить буквально силой.
— Там и Дионисий Михайлович дожидаются, — упирался настырный чиновник.
— А гм… Дионисий свет Михайлович у нас кто? — придерживая незваного гостя, чтоб не сбежал, поинтересовался я. Очень уж имечко у незнакомца было… неожиданное.
— Это друган мой… эм… окружной врач, господин Михайловский. Ну, он… э-э… чина не имеющий, ваше превосходительство.
— Что же это вы так? — мягко пожурил я Ивана Федоровича. — Докторов и так мало, а вы приятелю вашему чин испросить постеснялись?
— А вот и нет, ваше превосходительство.
— Так ведь, похоже – таки да.
— Да нет же, ваше превосходительство. Я прошлым годе Александру Ермолаевичу прошение отсылал в Барнаул. Так он резолюцию наложил, дескать, господина Михайловского, будучи на то его желание, назначить на Зыряновский рудник доктором. Даже майора сулил, или коллежского асессора…
Обычный принесенный из какой-то горницы стол поставили прямо под ветви, устало пригнувшиеся от тяжести поспевающих маленьких яблочек. Два плетеных кресла в тени. Запотевшая бутыль с парой рюмок на салфетке, плошка с горстью соленых огурцов, тарелка розового, с прожилками сала. Не хватало лишь художника, способного запечатлеть в веках этот милый любому мужскому сердцу натюрморт. Осталось только шепнуть денщику, чтоб послал кого-нибудь в дом городничего, пригласить этого доктора.
— …Вот и остался Дионисий Михайлович без чина, ваше превосходительство, — не решаясь сесть вперед меня, стоя у кресла, закончил рассказ гость.