Тот слушал ее, барабаня пальцами по бриаровой трубке, которая, судя по ее виду, находилась в постоянном употреблении, несмотря на висевшие повсюду таблички «Не курить», как это водится во всех помещениях, принадлежащих американскому правительству, от Абу-Даби до Яхимова. Если, конечно, в чешском городке Яхимове имелось какое-то американское представительство.
— Постой, — проговорил резидент Управления, уставившись в окно своего кабинета, расположенного на втором этаже. — Получается, ты хочешь, чтобы я вывез вас из Турции по дипломатическим каналам. А ведь Турция — очень важный союзник Соединенных Штатов.
— Речь идет не о союзнике, а о полицейском инспекторе, который возомнил о себе невесть что, — ответила Герт.
— Ваша организация постоянно занимается перемещением людей, — добавил Лэнг. — Случается, даже против их воли.
— Не так уж постоянно, как вам кажется, — возразил Хартвелл, бросив на него быстрый взгляд. — Пару лет назад мы крупно погорели.
Он имел в виду случай, когда подозреваемого в терроризме мусульманина самым буквальным образом похитили на миланской улице и доставили для допроса в Египет, где отношение к пыткам гораздо терпимее, чем в Европе. Итальянские власти пришли в ярость и заочно возбудили дело против сотрудников Управления, которых подозревали в причастности. Громкий процесс не состоялся лишь потому, что США категорически отказались выдать обвиняемых.
— Так ты отказываешься? — спросила Герт.
— Я этого не говорил. Мне только нужно разрешение.
Неважно, в какой части казенной системы подвизаются подобные деятели, для них всегда главное — соблюсти установленный порядок.
— В Белграде я не стала дожидаться разрешения, — напомнила Герт.
Лэнга так и подмывало спросить, что такое произошло в столице Югославии, но сдержался. Тем более что вряд ли ответ доставил бы ему удовольствие.
Хартвелл теперь изучал свой маникюр:
— По-твоему, я должен рисковать своей задницей?
— Я же рисковала своей.
Видимо удовлетворившись состоянием кутикулы и длиной ногтей, Хартвелл принялся изучать висевшие на стене дипломы — все из малоизвестных учебных заведений, входящих тем не менее в Лигу плюща[35].
Недовольство Лэнга все усиливалось. Он собрался было что-то сказать, но заставил себя закрыть рот. Неужели он лишился здравого смысла от ревности, наблюдая, как Герт испытывала свои сексуальные чары сначала на турке-полицейском, а теперь — пусть в другой манере — на этом пустом месте, облаченном в костюм? К тому же это ничтожество могло в прошлом быть ее любовником. Или дело в том, что он хорошо помнил старые времена, когда резидент не должен был давать отчета никому, кроме директора, комиссий конгресса да еще изредка Бога? Эти времена ушли в прошлое вместе с Берлинской стеной. Людей, принимавших решения и отвечавших за них, сменили бездельники, боящиеся ответственности сильнее всего на свете.