Я молчала. И не потому, что стало болеть горло. Просто соображала. Результат меня обрадовал и заставил радостно заулыбаться. Рыдания над ухом прекратились. Прохладная рука подруги легла на лоб:
– Это у тебя нервное. И я тоже хороша. Надо успокоится, слышишь? Да перестань ты ржать. Совсем перегрелась!
– Танюшка же тебе утром на работу звонила.
– Ну, звонила…
– С того света? – В шепоте моем торжество было не очень заметно, а жаль. Я свое отбоялась.
Наташка нахмурилась, откинулась в кресле и ахнула:
– Не может быть! Это ее душа мается…
– Мается, – подтвердила я. – Вместе с телом. Это тело мне тоже звонило, сделало выговор за отсутствие на похоронах.
– Как это? – прошептала Наталья. – Из гроба восстала? Чем-то он ее не устроил…
– Она туда и не ложилась. Вопрос: кто ее там заменил?
Подруга недоверчиво посмотрела на меня, потом расцепила сжатые в замок руки и торжественно перекрестилась:
– Может быть, ты и права. И… что теперь делать?
Я почувствовала себя сильной и бесстрашной.
– Будем ждать очередного звонка. Боюсь только, не смогу ответить. Горло дерет все ощутимее. А в субботу поедем к ней домой – девять дней с момента этой нелепицы. Если она будет отсутствовать, начнем разбираться. Лучше бы, конечно, еще позвонила…
Она и позвонила. Буквально минут через пять. Ответила ей Наталья. Поняв, кто на проводе, подруга моментально включила громкую связь. Я услышала взволнованный голос Танюшки:
– Наташенька, ты? Я Ирине звонила. Наверное, ошиблась номером. Ты тоже не была на моих похоронах! Обидно. Ладно, у меня мало времени. И связь все время прерывается… Девчонки, помогите! Я ничего не понимаю. Меня похоронили. Заживо. Давайте встретимся в субботу на Домодедовском кладбище. После скорбного митинга откажитесь ехать со всеми. Скажите… Ну, сами что-нибудь придумаете. У могилы и встретимся. Я к вам подойду.
– Танюша, – заорала Наталья, – где ты?! А место встречи изменить нельзя? Приезжай к нам.
– Я пока устроилась. К вам не поеду. Боюсь. Если хотите помочь – встретимся там, где я сказала. И, если не трудно, выручите меня хотя бы сотней долларов. Я потом отдам…
Связь оборвалась.
– Слушай, она, точно, живая! – Лицо Натальи лучилось радостью. – Сотню долларов попросила… Ну ты уникум! Был момент, когда я чуть тапки со страху не откинула.
Мне удалось скромно промолчать. У меня такой момент несколько растянулся во времени – прихватил пару часов.
Следующие три дня прошли в болезненном угаре. Я себя даже ни разу не пожалела. Было так плохо, что за меня это делали муж и дети. К вечеру четверга появились первые признаки выздоровления: температура спала, проснулся интерес к количеству накопившейся в мойке посуды и белью, мужественно сохнувшему на балконе. Члены семьи успели между собой перессорится и по очереди бегали ко мне клепать доносы друг на друга и доказывать свою правоту в семейных разборках. Так, выяснилось, что сын, не выдержав вахты по уборке кухни, сослался на внезапно возникшую потребность выполнять завет В. И. Ленина: «Учиться, учиться и учиться!» С отрывом от любого производственного процесса. Короче, удрал к бабушке, а ей, любимой, сообщил, что по месту прежнего его жительства в ее помощи не нуждаются – справятся сами. Надо уметь преодолевать трудности, с которыми ни родная сестра Алена, ни отец раньше не сталкивались.