– Может быть, – снова вздохнула Наташка и без всякого перехода добавила: – Завтра в двенадцать я уже буду свободна. Боря Деньку не отдает. Собака, говорит, и так много пережила, когда мы ее в Реченскую таскали. Нечего, мол, ее с умалишенными знакомить. Отпад! Меня с ними знакомить не боится. Ну пусть потом пеняет на себя. – Она покосилась на пятно, нахально проступившее с новой силой. – Может быть, пол покрасить?
– Сейчас? – испугалась я. – Давай пока оставим все как было. Жили же до этого… Ладно, пойду собираться потихоньку. Не уверена, что смогу освободиться в двенадцать, но попробую.
Я решительно перешагнула через коробку с порошком и направилась к своей двери.
– Не забудь прихватить с собой какое-нибудь одеяло, – донеслось мне вслед. – Не хочется пользоваться тетушкиным… И упакуй все заранее. Я заеду за тобой на работу по дороге в Тамбов…
Утром моя совесть проснулась раньше меня. В какой-то полудреме я терзалась мыслями о том, что вынуждена обманывать родных людей. Они, ничего не подозревая, весь вечер помогали мне собираться. Прошедший год с небольшим изменил меня настолько, что мне стали по плечу лживые выкрутасы. У Наташки на этот счет другое мнение. Она считает, что все авантюры, в которые мы волею судьбы и собственной упертости ввязывались, закалили мой характер. Превратили из мямли в человека. Я научилась огрызаться, как человек. И если процесс моей эволюции пойдет дальше в таком же направлении, я скоро превращусь…
– Ты скоро превратишься в загнанную лошадь, – ласково погладил меня по голове Димка. Очевидно, его совесть проснулась вместе с ним. – И я чувствую себя виноватым в этом…
Начало многообещающее. Дальше пойдут слова о том, что я достойна лучшей жизни, лучшего мужа. Но если он появится на горизонте, Димка его немедленно убьет. Прирежет скальпелем. Это, пожалуй, более мужественно, чем чайником, оружием ревности Степана Ивановича, но суть-то одна. Я торопливо вскочила – нельзя доводить до крайностей. В холле споткнулась о большую сумку – Димка сам упаковал мои вещи и аккуратно поместил сверху пакет с одеялом. Пакет отлетел вперед, я вторично споткнулась и перестала слушать укоры собственной совести. Вместо них зазвучал возмущенный голос мужа: «Ну когда же ты научишься смотреть себе под ноги!» Сдержаться я не смогла. Сквозь злые слезы обозвала его главным несчастьем своей жизни. Момент, когда сидишь на полу и, сморщившись от боли, потираешь ушибленную коленку, а на голове у тебя ждет своей очереди надувающаяся шишка от тесного контакта со стеной, уверяю вас, не самый подходящий для замечания, которым он меня наградил. Шум разбудил Аленку, дочь, высунувшись в дверь, пыталась осмыслить ситуацию.