Это «скоро» длилось еще около часа, пока машина наконец не въехала в небольшой поселок. Типичный отдаленный гарнизон! Офицерские дома, клуб, магазин, котельная… Все утопало в снегу. Крыши домов мохнатились вислоухими заячьими шапками. Снизу, вплоть до вторых этажей, пухлое снежное одеяло заботливо укутывало землю, словно сохраняло ее тепло.
«Городков прав насчет снега…» Павлов оторопело глядел на узкие извилистые улицы, пересеченные сугробами.
Когда стали подниматься на сопку, взору открылась неоглядная, захватывающая дух ширь океана. Входные мысы обрывались к воде отвесными, в глубоких трещинах, скалами, а рядом, прямо из зеркальной глади, черными пиками вздымались ввысь каменные глыбы — кекуры.
Ветерок, видать, совсем угомонился. Океан спал. Яркое солнце обливало все вокруг искрящимся светом. Густая синева воды плавню растворялась в дымчатой лазури, незаметно переходила в небо. И только одинокая, парившая на одном и том же месте чайка указывала, где тут верх, а где низ.
Павлов смотрел и не мог насмотреться. Вот здесь и предстояло ему служить.
Винокуров проводил Павлова в предназначенную ему на время квартиру. Ее владелец, свалив вещи в длинной прихожей, уехал за семьей.
— Располагайтесь как дома, товарищ капитан второго ранга. С хозяином договорились… — Голос Винокурова непривычно звонко разносился в пустой комнате. — Вот чайник, сгущенка, вот хлеб. Между прочим, свой. Очень вкусный и прямо из пекарни, — добавил капитан-лейтенант с гордостью. — А если поплотнее, можно в кафе подкрепиться. — Подойдя к балконной двери, он указал на край вывески, видневшейся из-под ледяной горки. — Вон там, на Средней улице.
Кроме холодильника и раскладушки в комнате еще чернело старомодное пианино с подсвечниками и с пожелтевшими, как высохшая лимонная корка, клавишами.
«Совсем неплохо! Даже с музыкой», — утешал себя Павлов. Фальшиво простучав одним пальцем «Собачий вальс», он захлопнул пианино, на что басовые струны отозвались долгим жалобным гулом.
Побриться, умыться, почиститься было минутным делом. Наскоро отведав «фирменного», в меру поджаристого, в самом деле какого-то очень домашнего хлеба, Павлов вышел из дома, взобрался по вырубленным в снегу узким ступеням на улицу, не спеша огляделся и направился к пологой сопке у самого берега, где, по словам Винокурова, и располагалось их хозяйство.
Было воскресенье. Часы показывали десять тридцать. Вроде бы он опять начинал обычный для себя, командира, выходной день, давно привыкнув проводить добрую его половину на службе. В такие дни тоже забот хватало. И что-то самому сделать, и проверить у других, и с кем-то потолковать, особенно с теми, у кого не все ладилось.