– Ты куда? Не надо…
Ира побежала вниз по лестнице. Застучали по бетонным ступенькам шлепанцы. Я подошел к перилам, взялся за них, перевесился вниз. На площадке между первым и вторым торчала лысая голова Выры.
– Вы что здесь ошиваетесь? – послышался голос Иры. – Вам что, больше делать нечего? Зачем вы трогали Сухарева? Он шел ко мне писать сочинение. Он мне помогает…
– Ага, – сказал Выра. – Знаю я, как он тебе помо…
– Заткнись, – оборвал его Бурый.
– Что он вам сделал? За что вы его?
– Он знает.
– Если ты его еще хоть пальцем тронешь, я вообще перестану с тобой разговаривать, ясно?
Я зашел в квартиру, остановился в прихожей, глянул в зеркало. Кровь под носом засохла. Я лизнул палец, стер ее. Ира вошла, захлопнула дверь.
– Сходи, может, в ванную – умойся?
– Нет, все…
* * *
Лезвие «Восход» лежало под стеклом на письменном столе. Такими брился отец Иры, и она взяла одно себе – точить карандаши. Рядом с лезвием лежало фото «Модерн токинг». Оба урода дебильно улыбались. Ира давно уже не слушала «Модерн», но зачем‑то оставила фотографию. Я приподнял стекло, вытащил лезвие, несколько раз согнул в пальцах, приставил к левой руке – у ремешка часов. Стукнула дверь, щелкнул выключатель. Я сунул лезвие назад под стекло, подошел к окну. Моросил мелкий дождь. Ветка каштана терлась о стекло. Ира вернулась в комнату, села за стол. Я спросил:
– Какое было последнее предложение?
Ира заглянула в тетрадь, прочитала:
– «Перестройка – это продолжение того важного дела, которое было начато в октябре семнадцатого года. И перед нами…»
* * *
Мы сидели на кухне. На плите грелся белый эмалированный чайник. Дождь только что кончился. За окном шевелились мокрые листья.
Я сказал:
– От нас ушел отец. К другой женщине…
Крышка чайника на плите начала подпрыгивать, из носика пошел пар. Ира поднялась с табуретки, подошла к плите, выключила газ.
– …мне вчера сказала мама. А он сам уже три дня не появляется…
Ира, наклонившись над столом, налила кипяток в заварочный чайник. В разрезе халата мелькнул белый лифчик. Ира заметила, куда я смотрю. Я покраснел, отвернулся к окну.
– …я давно уже понял, что что‑то не то… Несколько месяцев, может, больше… Но мы с ним почти не говорили, тем более, про это…
Ира села к столу напротив меня.
– Я тебе очень сочувствую, Леша… Я даже не знаю, что сказать…
– Можешь ничего не говорить.
– Нет, ну вот, ты уже обиделся…
– Я не обиделся… А ты правда любишь Бурого?
– Да.
– А почему ты тогда с ним не ходишь?
– Потому что… Потому что он меня не любит, он просто… Нет, я не хочу с тобой про это разговаривать… Это касается только меня. Ты извини, Леша, но…