И, найдя другого, они крепко прижимали его к себе, не желая отпускать то, что с таким трудом нашли.
— Я не хочу тебя потерять, — сказала Инна. — Ты не должен больше от меня уезжать.
— Я твой. И только твой. Целиком и полностью.
— Ты никуда не уйдешь?
— Никуда.
— Останешься со мной?
— Останусь с тобой.
— Навсегда?
— Навсегда.
— Боже! — вдруг воскликнула Инна. — Ты же ничего не знаешь!
— Чего не знаю?
— Ничего.
— Нет, знаю.
— Что ты знаешь?
— Тебя, я знаю тебя.
— Нет, ты не знаешь. Ты мальчик на лодке, унесенной в открытое море.
— Что ты такое говоришь?
— Прости, Арон.
— Не говори так.
— Не буду.
— Ты меня боишься?
— Боюсь? Нет. С тобой я обрела дом.
— Я тоже. Я нашел в тебе свой дом. Ты как большой корабль, Инна, знаешь? Ты отвезешь меня домой.
— Домой?
— Ты ничего не знаешь.
— Нет, знаю.
— Тогда ты знаешь, что ты корабль.
— Ты должен показать мне море.
— Конечно. Мы там уже были. Только что. Разве ты не заметила?
— Нет, я была в лесу, где ты прятался за каждым деревом.
— Разве ты не чувствовала волну, на которой качалась?
— Какая она была?
— Большая, сильная. Она затягивает тебя вниз.
— Ты знаешь, как часто я по тебе скучала эту зиму?
— Каждую секунду. Но теперь я вижу тебя, Инна. Я так хорошо тебя знаю, что мне страшно.
— Есть люди, которых узнаешь сразу, как только они появляются на свет. С животными точно так же.
— У тебя холодный затылок, девочка! Давай накроемся одеялом и согреемся.
Накрывшись одеялом, Инна и Арон еще долго не могли уснуть. Не насытившись друг другом, они снова занялись любовью. А на рассвете воздух наполнился пением птиц, порхавших с ветки на ветку высоко на дереве.
У боли есть свой город.
Свой собственный город с узнаваемыми домами и улицами. У боли есть площади, проспекты, перекрестки. У боли есть дорога, которую нужно пройти, чтобы идти дальше. Нужно миновать все эти мосты, перелезть стены, найти дорогу там, где ее нет. Эта дорога идет по горному склону. Ни на минуту нельзя расслабиться или отвлечься. По ней можно идти только прямо, не сворачивая и не уклоняясь. Ее освещает то режущий свет тоски, то слабое серое мерцание одиночества. Часто дорога идет вниз, безнадежно вниз, петляя и извиваясь черной лентой. Но в любую минуту все может перемениться, как капризная погода.
У боли есть глаза, и они могут смотреть на тебя бесконечно долго. И у этих глаз есть свой город, свое лицо, чьи черты быстро учишься различать.
Когда у смерти нет своего места, она повсюду. Она превращается в облако, которое постоянно разбухает и расползается во все стороны, не зная границ. Контуры и рисунки сливаются в одно сплошное бесцветное месиво без нюансов, без узнаваемых черт, без различий. В этой стране легко заблудиться.