В это время за руинами справа что-то закричали, ветер донес:
— Не стрелять! Капитуляция! Не стрелять!..
— Nicht schissen! Nicht schissen!..
Из-за полуобрушенной стены показались трое: длинный и тощий немец-офицер в пилотке с наушниками, немец-солдат с белой тряпкой на палке и плотный русский командир в заячьем треухе и распахнутой желтой дубленке.
— Не стрелять!
— Nicht schissen!..
Из косо обрушенного дома стрелять перестали. В проемах окон и амбразурах замаячили лица.
— Nicht schissen.! — проваливаясь до колена в снег и размахивая белой тряпкой, немец-солдат побежал к этому зданию.
За Волгой вставало накаленное морозом солнце, серебряной глазурью вспыхнул незапятнанный копотью снег, зарозовели подвижные холсты поземки.
Бойцы посреди улицы недоверчиво озирались, начали подниматься, потянулись назад, подбирая по пути убитых и раненых. Принесли и солдата в ватнике. Сквозь пузырившуюся на губах кровь он мычал что-то несвязное. Пороховая синева быстро крыла его опадавшие щеки, фуфайка спереди заметно мокрела, мягко оттопыривалась, из множества дыр на ней светлели клочья ваты. Кто-то нагнулся, чтобы расстегнуть ремень и пуговицы телогрейки. Его остановили:
— Не трогай. Они же разрывными стреляют, гады!
— Он вчера письмо написал матери. Отправить не успел.
— Письмо отправишь ты, — Казанцев зазвал комбата в развалины, просунул руку ему за ремень, притянул к себе. Непослушный и словно разбухший от холода язык с трудом ворочался во рту: — Зачем посылал? Зачем людей сгубил? А своя голова для чего? Три звездочки носишь!.. Так вот! — задышал как после бега, отпустил ремень комбата. — Так и напишешь: загубил, мол, по дурости твоего сына, дорогая мамаша… Когда же ты научишься думать… С кем кончать войну собираешься?..
Стрельба начала стихать повсеместно. В десять утра к универмагу подъехали два черных лимузина и грузовик.
И вот показался высокий худой человек — фельдмаршал Паулюс. Он шел, чуть наклонившись вперед, лицо вялое, козырек фуражки низко надвинут.
Посреди площади немецкие солдаты строились в огромную колонну. Неподалеку от колонны лежал скелет лошади с розоватыми следами мяса на обындевевших ребрах. Меж лошадиных копыт — труп солдата с оторванной ногой. Из колонны кто-то равнодушно, невидяще обернулся на своего главнокомандующего.
Паулюс окинул косым взглядом двор, колонну, обглоданный скелет лошади и труп солдата, закопченные стены развалин. По лицу его пробежала нервная судорога, сильнее запрыгало припухшее правое веко. Он поднял воротник поношенной шинели, сел в глубину подошедшей машины.