* * *
Андрей Казанцев оторвал голову от сена, накрытого плащ-палаткой. По дымному от росы двору хозяйка гоняла хворостиной теленка.
— Каменюки глотаешь, сатанюка! Околеешь, тогда как?!. А, служивый! — заметила проснувшегося Андрея. — Разбудила баба поганая. Каменюку заглонул, окаянный. А куда его резать зараз. Нехай на вольных травах до осени погуляет, глядишь на девку и выгадаю чего…
Бессмысленно тараща глаза, Андрей снова ткнулся в сено, захрапел: час назад он вернулся с ночного минирования берега. Но вскоре разбудили его окончательно. Второй взвод уходил ремонтировать мост через Бычок, маленькую речушку. Желтоусый Спиноза, уходя, решил предупредить о завтраке:
— Каша в ватнике на лавке. Сало в моем мешке. Вернемся, должно, к вечеру, — заткнул топор за пояс, отряхнулся, поправил карабин за спиной.
— Парное молоко в банке на загнете стоит, — прибавила хозяйка.
Андрей зевнул, сел, обобрал с себя сено. Из-за сарая, отряхиваясь, вылез дед, белый от времени и пыли. Казалось, он совсем прокалился на солнце и высох, отрухлявел и ничего не весил.
Дед присел рядом с Андреем, вытянув негнущиеся ноги.
— Да-а, — говорил он, почесывая крючковатыми пальцами затрепанную бороденку. Глаза его слезились, слепо мигали на солнце. — Дон тут и не широкий, а переплыть зараз — жизни не хватит… Кинется вплынь — удержите?
— А зачем же мы стоим тут?
— Дон не первая река у него на пути, — дед смигнул слезу, отвернулся, всем видом своим оценивая легковесность довода мальчишки-солдата.
— Шел бы ты картошку копать, дед, — обиделся Андрей, вытащил из сена сапоги, стал обуваться.
— Пойду, пойду, кормилец, — обнадежил дед и не сдвинулся с места. — Окромя меня — копать ее некому… Сам-то откель?
— Ближний, — улыбнулся Андрей.
От запаха земли, шелеста сухой ботвы под ногами на душе стало легко, просторно. Захотелось самому поковыряться в земле. Земля и привычки здесь были те же, что и у них на хуторе. Говор несколько разнился: акали настойчивее…
Тяжкий гул толкнулся о стены дома, сарая, у которого они сидели, неясной вестью прокатился в вышине над хутором.
— Скорее всего у Мамонов. Там он с Москаля лупит. С Москаля у него оба Мамона и Журавка как на ладони, — дед вытянул шею, прислушался, пошамкал беззубым ртом: — Видишь, я до таких, как ты, очередь дошла. До детей… Эх-хе-хе, — крюковатые пальцы забегали, засуетились по палатке, дед задохнулся в сухом кашле.
— Мой год гуляет, дед. Своей охотой пошел. — Андрей натянул сапоги, стряхнул с головы мелкую зернь пырея, встал: — До чего же ты ветхий, дед. Хоть обручи насаживай. Того и гляди, рассыпешься, а липучий — спасу нет… Сидишь, точишь меня, а трава в огороде перестаивает, деревенеет. Давай косу, выспался…