– Где взял? – спрашиваю Жан-Батиста про усыпляющее.
– Сам сделал, – отвечает, – а шампанское так и не выпили.
– Некогда. Переодевай его.
Наши соратники отправили всех курьеров подальше, а слегка помятый Пьер Дежан был готов к сотрудничеству.
– Это, – показываю ему на одетого в гвардейский мундир полковника русской артиллерии Наполеона, – раненый пленник, – и кивер ему прямо на нос надвигаю, чтобы не узнали случайно. – Запомнил? – рявкаю на него.
– Конечно, мосье, – испуганно отвечает адъютант.
– Вперед, – командую. Краем глаза успеваю заметить, что Де Брюни прихватил бутылку шампанского, апельсин оставил. Ладно, думаю, может, и будет повод отметить. Однако нам еще сквозь всю наполеоновскую армию пройти. Только бы он не проснулся.
Наполеона уложили в самую грязную телегу, которую только нашли в лагере, посадили четверых наших гвардейцев. Мы шли пешком, следом за телегой. Лошадей вели на поводу. Дождь прошел недолгий, дорога не раскисла. Де Брюни держал Дежана под ручку, иногда подбадривал кончиком острого кинжала, спрятанного в рукаве. Идем медленно и печально. Войсками город забит, но нас беспрекословно пропускают – несколько высших офицеров во главе с адъютантом императора везут по личному приказу Наполеона больного русского полковника для обмена на захваченного вчера генерала Пьера Ватье, о чем еще днем было договорено и о чем всем встречным с удовольствием и даже с излишней радостью сообщает Дежан.
Я думаю. Часовых Дежан предупредил, что императора до утра беспокоить нельзя, по его личному распоряжению, хоть вся русская армия будет штурмовать Малоярославец. Впрочем, пушки Ермолова уже умолкли. Наступило затишье до утра. Надеюсь, в присутствии адъютанта императора и высших офицеров наполеоновской армии, то есть меня и Де Брюни, никакой капрал не будет всматриваться в лицо русского полковника, который к тому же болен лихорадкой. А сердце колотится, как ненормальное. Любая случайность может сорвать дело. Нет, должно получиться.
Прибываем на аванпосты. Резким криком призываю капитана уланов. По-моему, это поляки Понятовского.
– Принесите мне белый флаг, – приказываю.
– Но мы не сдаемся, пан полковник? – растерянно спрашивает он.
– Нет, – отвечаю, – мы меняем полудохлого русского офицера на генерала Ватье. Придержи мне стремя, – прошу пешего польского солдата. Тот с бешеным усердием бросился к моему Барабану, чуть не боднул коня в брюхо.
Я сажусь в седло, разворачиваю белый флаг, трогаю коня. Двое наших скачут чуть впереди с факелами, так, чтобы мой белый флаг был освещен. Чахлые лошадки влекут нашу телегу. Взглядом показываю Де Брюни, чтобы приглядывал за адъютантом. Оба они там же, в телеге с Бонапартом. Жан-Батист справляется. Только Дежан хотел крикнуть, что это не русский, это их любимый император в телеге валяется, как Де Брюни его крепко обнял и так сурово прижал, что Дежан только скорбно кивнул головой в ответ на пожелание удачи от уланов.