Оборотень подошел к нему поближе и, остановившись в самом центре площадки, снова вопросительно на него посмотрел. Фрейзе, крепко ухватившись одной рукой за край стены, свесился вниз настолько, что кость от окорока, которую он протягивал зверенышу, оказалась даже ниже его ног.
– Иди-ка сюда, – пригласил он. – Давай, попробуй теперь такое угощенье. Ты и понятия не имеешь, каких трудов мне стоило это раздобыть. Но я еще вчера вечером видел, как нарезали ветчину, вот и решил тебя порадовать.
Оборотень слегка наклонял голову то к одному плечу, то к другому, словно пытаясь понять, о чем ему рассказывает Фрейзе. Совершенно очевидно, что он отлично разбирался в интонациях и понимал, что этот человек разговаривает с ним ласково, а потому понемногу стал приближаться к стене.
– Иди скорей, – уговаривал его Фрейзе. – Это очень вкусно.
Ступая осторожно и бесшумно, как кошка, оборотень на четвереньках подобрался почти вплотную к стене и уселся прямо под болтавшимися в воздухе ногами Фрейзе. Тот свесился еще чуть ниже и протянул своему подопечному угощенье. Оборотень медленно выпрямился, оперся передними лапами о стену и попытался достать вкусную кость. Теперь, когда он стоял на задних лапах, росту в нем было, наверное, чуть больше четырех футов. Фрейзе чуть было не шарахнулся от него, но поборол это искушение, понимая, что оборотень может учуять его страх; кроме того, ему очень хотелось покормить звереныша с руки, попытаться перекинуть мостик через ту пропасть, которая, возможно, разделяла их – человека и животное. Двигала Фрейзе, как всегда, любовь ко всем бессловесным тварям, таким уязвимым для человека и так часто по его вине вынужденным страдать. Он спустился еще чуть ниже, а зверь, вытянув шею и подняв косматую голову, осторожно взял протянутую кость, словно всю жизнь ел из рук любящего хозяина.
Но в тот же миг, как кость оказалась зажата его крепкими челюстями, он отпрыгнул от Фрейзе, снова опустился на четвереньки и помчался в свое убежище. Фрейзе подтянулся, сел на стене и только тогда с изумлением увидел прямо перед собой Ишрак, в упор смотревшую на него своими черными глазищами.
– Зачем ты его кормишь, если сегодня ночью мне прикажут его застрелить? – тихо спросила она. – Зачем ты проявляешь к нему доброту, если он уже практически мертв? Если ему осталось всего несколько часов ждать приготовленной для него серебряной стрелы?
– А может, тебе и не придется в полночь стрелять в него? – ответил ей Фрейзе. – Может, маленький господин сочтет его неким неизвестным животным или просто несчастной зверюгой, которая во время ярмарочного представления потерялась и свое привычное обличье утратила? Или, может, он решит, что это, конечно, животное странное, да только в создании его все же не сатана участвовал? А вдруг он и вовсе подкидыш, дитя какого-нибудь Богом забытого народа? Он ведь определенно куда больше похож на обезьяну, чем на волка, тебе не кажется? Что же это все-таки за зверь такой? Ты во время своих странствий по заморским университетам таких никогда не видала?