— У тебя с этой Лоблих что-то есть? — мимоходом спросила она.
Хеннинг остановился и внимательно посмотрел на Пию.
— А тебе помешало бы, если бы что-то было?
До сих пор она как-то почти не задумывалась об этом. Ей казалось, что после их разрыва он невольно соблюдает целибат,[2] как и она сама. Сама мысль о том, что это может быть не так, основательно вывела ее из равновесия.
— Нет, — соврала Пия, — мне все равно.
Хеннинг поднял брови, а затем произнес:
— Жаль!
В этот момент зазвонил мобильник Пии.
— Извини! — Почти с облегчением она достала телефон и сообщила шефу в двух словах о результатах вскрытия.
Патологоанатом ждал окончания разговора.
— Когда я получу заключение? — спросила Пия.
— Завтра утром, — ответил Хеннинг.
Они переглянулись.
— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил он. — Я бы с удовольствием к тебе заглянул проведать жеребенка. И бутылочку вина прихватил бы…
— Я не знаю, насколько меня сегодня задержат дела, — возразила Пия и спрятала телефон. Она сомневалась, не будет ли ошибкой снова разрешить ему приехать в Биркенхоф, но потом пожала плечами. — Ладно, сегодня вечером встретимся у меня. Но я не знаю, когда появлюсь дома.
— Не проблема, — ответил Хеннинг. — Я подожду.
Во дворе дома напротив Паули кипела бурная деятельность. Как и все люди, занятые сельским хозяйством, Эрвин Шварц жил не по календарю, а по погоде, и стоявшая уже несколько дней жара отлично подходила для заготовки сена. Шварц был одним из последних трудившихся на земле хозяев Келькхайма, хотя количество обрабатываемых им акров и подсократилось. За нераспаханную землю он получал от государства больше денег, чем мог заработать, сажая рапс или пшеницу. Боденштайн постучал в распахнутую дверь.
— Проходите! — крикнули изнутри.
Боденштайн вошел в большую крестьянскую кухню. Внутри дома было сумрачно и прохладно в сравнении с жарой снаружи. Громко тикали стоявшие в углу напольные часы, воздух был свежим.
Когда глаза привыкли к полумраку, Боденштайн увидел того крупного мужчину в синем полукомбинезоне и заляпанной футболке, который ранее проехал мимо него на тракторе. Он сидел в углу за столом. Перед ним на клетчатой клеенке стояла бутыль с водой и банка с маринованными огурцами. Боденштайн знал Эрвина Шварца только по фотографиям из келькхаймской газеты, на которых тот всегда был при галстуке и в костюме, как официальный представитель города.
— Моя фамилия Боденштайн, я из полиции Хофхайма.
Шварц взглянул на него водянистыми глазами.
— Это не вы стояли у дома Шмит? Че там случилось-то? — сказал он на жутком гессенском диалекте и отпил глоток воды.