Он твердил себе, что был неловок и решил поискать лучшие средства для того, чтобы добиться Елизаветы. Вновь обретя спокойствие, он вернулся на празднество утешать Елену фон Вальде, обеспокоенную и несчастную из–за его отсутствия.
Елизавета быстро шла домой. Хотя с виду она казалось спокойной, но тем не менее не решалась смотреть направо или налево, боясь снова увидеть ненавистное лицо Гольфельда. Наконец она остановилась и оглянулась – его не было. Облегченно вздохнув, она прислонилась к стволу дерева, чтобы собраться с мыслями, тогда как Гектор остановился подле нее, словно понимая, что сегодня играет роль защитника. Он, очевидно, самостоятельно предпринял прогулку по лесу, так как его хозяина нигде не было видно. Елизавета только теперь почувствовала, как дрожат ее колени; ужас, овладевший ею, когда Гольфельд посмел обнять ее, был безграничным. Перед нею внезапно встал образ фон Вальде, и она залилась горькими слезами, так как считала, что не посмеет поднять больше на него глаза, после того, как Гольфельд имел дерзость прикоснуться к ней. А пожелание, которое повторяла она вслед за фон Вальде, и его неизвестный конец? Конечно, теперь нечего больше и думать об этом, все мечты должны были рассеяться, как дым.
Когда она подошла к домику лесничего, ее встретила Сабина, бледная, как полотно. Она молча указала на столовую. Дядя говорил что–то сердито и громко. Было ясно слышно, как он шагал при этом по комнате.
– Ах, – прошептала Сабина, – там Бог знает что творится! В последнее время Берта ловко избегала господина лесничего, но сегодня стояла в сенях и не заметила, как он вошел, а барину только этого и надо было. Он, недолго думая, взял ее за руку и потащил в комнату. Она жутко побледнела… Господи, помилуй, я тоже не хотела бы исповедоваться господину лесничему.
Громкое рыдание, похожее на сдержанный крик, прервало шепот Сабины.
– Так, – послышался уже более мягкий голос лесничего, – это признак того, что ты еще не совсем очерствела. А теперь говори. Вспомни, что я заменяю твоих родителей. Если у тебя есть горе, выкладывай его, и если ты ни в чем не виновата, то можешь быть уверена, что я помогу тебе.
Снова послышался тихий плач.
– Ты не хочешь говорить? – спросил дядя после короткого молчания. – Я прекрасно знаю, что поводом к этому не является какая–нибудь болезнь, потому что ты разговариваешь сама с собой, когда думаешь, что тебя никто не слышит. Значит, есть какая–нибудь нравственная причина. Чего доброго – обет?
Вероятно, утвердительный знак подтвердил его предположение, потому что он снова с раздражением продолжал: