По крайней мере, так она думала.
— Ты сама на себя не похожа, Кэроу, — при первой же встрече обратился к ней Йозеф, друг Каза. — Ты будто… светишься изнутри.
Глупо и самодовольно улыбаясь, Каз ткнул приятеля локтем в бок, и Кэроу поняла, что он проболтался. И не только ему — девчонкам тоже. Те понимающе кривили ярко накрашенные губы. Светла, с которой она позже его застукала, с серьезным видом сообщила, что черные плащи снова входят в моду, после чего Каз слегка покраснел и отвел взгляд в сторону.
Никому, даже Зузане, Кэроу об этом не рассказывала: сначала потому, что это была их с Казом тайна, а потом просто стало стыдно. Однако Бримстоун все-таки догадался — каким-то непостижимым образом — и не упустил возможности прочитать ей нотацию. Кстати, весьма любопытную.
Продавец желаний говорил настолько низким голосом, что казалось, это лишь тень от звука: в нижнем регистре, почти у порога слышимости.
— Жизненных правил мне известно не много, — начал он. — Но одно я все-таки знаю. Запомнить его несложно: не суй в себя ничего лишнего. Ни ядов, ни химикатов, ни дыма, ни алкоголя, ни острых предметов. Ненужных игл — для наркотиков и татуировок — и… ненужных пенисов тоже.
— Ненужных пенисов? — восторженно переспросила Кэроу, на миг забыв о своей печали. — А разве бывают нужные?
— Когда найдется нужный, ты об этом узнаешь, — ответил он. — Не растрачивай себя, дитя. Дождись настоящей любви.
Восторг испарился. Она-то думала, что уже встретила любовь.
— Ты поймешь, когда она придет, — пообещал Бримстоун.
Как же хотелось ему верить! Ведь у него за плечами не одна сотня лет. Никогда раньше Кэроу не думала, что у Бримстоуна тоже могла быть любовь, а теперь надеялась, что за свой век он накопил кое-какую житейскую мудрость и был прав.
Из всех сокровищ мира ее сиротская душа жаждала только одного: любви. Которой от Каза, разумеется, она так и не получила.
Кончик карандаша с хрустом сломался — так усердно работала она над своим рисунком, и в то же мгновение приступ ярости обернулся скоропалительным залпом желаний, укоротившим бусы до размеров колье. Каз, схватив в охапку одежду, бросился к выходу, не думая о своей наготе и спеша найти место, где можно дать волю рукам.
Хлопнула дверь, огорошенные студенты уставились на пустой шезлонг. Мадам Фиала удивленно таращила глаза поверх очков, и Кэроу стало стыдно.
Наверное, она перегнула палку.
— Что это с Болваном? — спросила Зузана.
— Без понятия, — ответила Кэроу, потупив взгляд.
Каз остался на бумаге — во всей своей чувственности и утонченности, словно ожидающий любовницу. Рисунок мог получиться хорошим, но она его испортила — слишком затемнила контуры. Изображение утратило изящество линий и превратилось в хаотичную мазню, в которой затерялся его… ненужный пенис. Интересно, что сказал бы Бримстоун? Он всегда выговаривал ей за бездумную трату желаний. В последний раз она загадала, чтобы у Светлы за ночь выросли густые и широкие, как толстые гусеницы, брови.