Она снова напомнила себе об этом, поднялась наверх и попыталась уснуть.
Ночь казалась долгой, а постель – пустой.
В комнате было жарко и душно. Пахло пчелиным воском и пылью, а совсем не свежим соленым воздухом, и не было видно бескрайнего горизонта моря. С того момента, как он ступил на палубу, он чувствовал себя в ловушке, и это было ему крайне неприятно. Несмотря на то что он был моряком, а моряки – самые суеверные мужчины в мире, Алекс никогда не считал себя человеком, лишенным способности логически рассуждать. Тем не менее сейчас он был уверен в том, что что-то плохое обязательно должно произойти, и, глядя на мужчин, сидящих вокруг стола, чувствовал, как внутри у него все сжимается.
Вся предыдущая неделя была крайне напряженной из-за «благородства» Дэвида Уэра, который по совершенно непонятным причинам вынудил его заниматься состоянием его дочери. Алексу очень хотелось простить Уэра и понять, почему его друг поступил таким образом, но он не мог придумать никакого приемлемого объяснения. Оставались вопросы, на которые не было ответов и которые мучили Алекса во время бессонных ночей. Например, почему Уэр никогда не упоминал о дочери раньше и не интересовался ее благополучием? Почему, когда он узнал, что умирает, не рассказал Алексу о малышке и не вручил ее его заботам, вместо того чтобы заставлять Джоанну совершать это безумное путешествие. На эти вопросы убедительных ответов не было, и ему становилось все труднее объяснять поступки Дэвида, нужно было просто закрывать глаза на более чем неприятные моменты поведения Уэра, его измены супруге, его безразличие к тем, кто зависел от него, и его грубость.
Встреча Алекса с Джоанной накануне вечером не принесла успеха, а только вызвала в нем гнев, он просто кипел от негодования. Алекс самым решительным образом собирался сопровождать ее на Шпицберген и был обескуражен ее отказом. Но еще в большей степени его раздражал тот факт, что он был не способен контролировать свою физиологию, страстно желая Джоанну и одновременно не доверяя ей; с одной стороны, у него болело за нее сердце, с другой – он пытался достучаться до ее разума. Алекс испытал в той таверне совершенно неожиданный порыв приласкать ее. Он пытался объяснить ее слезы женским капризом, но инстинктивно чувствовал, что она не притворялась. Ее огорчение было искренним. Джоанна потеряла контроль над собой, потому что много всего обрушилось на нее за это время, и Алексу захотелось защитить ее. Это желание не имело ничего общего с похотью, он просто хотел заслонить ее от всех бед. И именно это и волновало его больше всего.