— Врешь, любишь, любишь. И я тоже — на! Ах ты, мягкий, Солененький мой…
Солененький — ее любимое ласкательное словечко, она произносила его только в минуты исключительно сильного возбуждения, и оно всегда опьяняло Якова до какого-то сладостного и неявного зверства. Так случилось и в эту минуту; он мял, щипал, целовал ее и бормотал, задыхаясь:
— Дрянь. Паскудница. Ведь знаешь…
Через час он сидел на кушетке, она лежала на коленях у него; покачивая ее, он с удивлением думал:
«Как быстро все прошло!..»
А она утомленно говорила:
— Озлилась я, хотела бросить тебя. Ты все хлопочешь о своих, хоронишь, а мне скучно. И я не знала: любишь ты меня? Теперь будешь крепче любить, ревновать будешь потому что. Когда есть ревность…
— Уехать бы отсюда, — устало сказал Яков.
— Да. В Париж. Я могу говорить по-французски.
Огня они не зажгли, в комнате было темно и душно, на улице кричали запасные солдаты, бабы, хотя было поздно, за полночь.
— Теперь за границу не уедешь, там — война, — вспомнил Яков. — Война, черт их возьми…
Женщина снова заговорила о своем:
— Без ревности только собаки любят. Ты посмотри: все драмы, романы — все из ревности…
Яков усмехнулся, вздрогнув:
— Хорошо выстрелил револьвер, пуля могла в ногу мне попасть, а вот только на брюках дырочка.
Полина сунула в дырочку палец и вдруг, всхлипнув, сказала с тихой, но лютой злобой:
— Ах, жалко, что ты не успел выстрелить в него! В тугой бы, в резиновый живот ему!
— Молчи! — сказал Яков, сильно тряхнув ее, но она продолжала, присвистывая сквозь зубы и все так же люто:
— Подлец! Как обругал меня! Какие вы все… Ничего вы не понимаете в женщине!
И, вздернув распухшие губы, показывая крепко сжатые лисьи зубы, она дополнила:
— Ведь если женщина изменила, это вовсе не значит, что она уже не любит!
— Молчи, говорю! — крикнул Яков и тиснул ее так, что она застонала:
— Ой, вот я чувствую, любишь! Яша, Солененький мой…
Он ушел от нее на рассвете легкой походкой, чувствуя себя человеком, который в опасной игре выиграл нечто ценное. Тихий праздник в его душе усиливало еще и то, что когда он, уходя, попросил у Полины спрятанный ею револьвер, а она не захотела отдать его, Яков принужден был сказать, что без револьвера боится идти, и сообщил ей историю с Носковым. Его очень обрадовал испуг Полины, волнение ее убедило его, что он действительно дорог ей, любим ею. Ахая, всплескивая руками, она стала упрекать его:
— Почему ты не сказал мне об этом?
И тревожно размышляла:
— Конечно, это очень интересно — сыщик! Вот, например, Шерлок Холмс, — ты читал? Но ведь у нас, наверное, и сыщики — тоже негодяи?