- На, пей, чтоб ты треснул! – сказал Жорка, водила треснул дозу, съел чебурек, потом минут двадцать сидел в кустах, пердя на всю округу и комментируя процесс выхода экскремента с приличествующими случаю народными шутками и прибаутками.
- Ну, как тебе наш фольклор? – ухмыльнулся Жорка. – Где б ты услышал такой в своём Сухуми?
- Почему это он ваш? – машинально возразил Сакуров, имея в виду тот печальный факт, что он, Константин Матвеевич, тоже русский. Вернее – наполовину. Одновременно Сакуров ощутил острую тоску, навеянную той мыслью, что вот жил он раньше в замечательной советской Грузии, и не ведал своего счастья. То есть, ведал, но не полностью, потому что раньше ему это счастье казалось просто нормальной жизнью.
В Мурманск приехали, если считать от момента завершения ремонта компрессора, в четыре утра на следующий день после следующего. Последние пятьсот вёрст достались Сакурову, потому что никто не доверил бы пьяному рулиле в разноцветных шмотках пилить по сопкам. К тому же по ночам он спал. А Сакуров, привыкший в своё время гонять на собственной «волге» по горам, тем не менее, устал, как собака. Поэтому, прибыв в Мурманск и поставив машину в удобном месте возле центрального городского рынка, путь к которому подсказал какой-то ночной прохожий, Сакуров заснул, а Жорка заступил на дежурство. Он сошёл на условный асфальт стоянки и стал бдительно охранять грузовик, имея в виду вездесущих ворюг, промышляющих чем бы то ни было. В семь утра Жорка разбудил Сакурова с водилой, водила остался сторожить грузовик с картошкой, а односельчане отправились искать милицию. В восемь часов они проникли в паспортный отдел ближайшего отделения, и тамошний начальник выдал им данные бывшего однокашника Сакурова за сравнительно небольшой гонорар. В гонорар входила и оплата телефонной услуги. То есть, Константин Матвеевич позвонил своему однокашнику прямо из кабинета паспортного милиционера. Трубку подняла жена и сообщила, что приятель в рейсе. В это время кто-то позвал жену приятеля басом, и жена приятеля поспешила отделаться от Сакурова, сославшись на убегающее молоко.
- Нету дома, - слегка расстроенным голосом сообщил Сакуров.
- Что ж, будем выкручиваться сами, - сказал Жорка, и приятели поспешили на рынок. Там они покормили водилу, заплатили за место и вкатили грузовик через специальные ворота для большегрузного транспорта. Рядом с воротами имелся специальный ряд, водила там припарковался, Константин Матвеевич сходил за весами, и торговля началась. Местные брали картошку охотно, потому что цену Жорка с Сакуровым не задирали, а корнеплоды выглядели очень прилично. Особенно по сравнению с той польской ерундой, которой торговали местные спекулянты. Водила мирно спал в кабине, торговля продолжалась, но вскоре на рынок прибыли местные рэкетиры и всё пошло коту под хвост. Дело в том, что местные рэкетиры, беря в пример семью главы ново образовавшейся РФ и их ближайших сподвижников, хотели разбогатеть также легко и быстро. Поэтому трясли рыночных тружеников по повышенной таксе. При этом не отличали спекулянтов от честных крестьян. Труженики прилавка, надо сказать, не возмущались, и возмещались на покупателе. Возмущаться начал один Жорка. Сначала, правда, он пытался договориться миром. И, когда к грузовику с мирно дрыхнущим водилой подканали три местных богатыря из бывших спортсменов (ещё трое делали вид, будто прогуливаются рядом), Жорка сделал пришибленный вид и в ответ на требование выдать определённую сумму заискивающе забормотал на каком-то совершенно невозможном сленге, смеси деревенского и блатного жаргона.