Голова прибежал с кружкой масла. Не знаю, из чего его давили, но вонючее, ешкин медь! Ладно, ничо, сказал я, сойдет. Сто шестой и Сто девятый сняли с себя пояски, подсумки лишние, но форма им, видать, не мешала.
— Парень, их же двое на тебя одного, — приметил кто-то шибко глазастый.
— Кто же за него одного хоть гайку поставит? — засмеялись в толпе.
— На твердого хомо рубль к пяти, рубль к пяти, — промеж мужиков шнырял чернявый такой, подголосок у Рустема, деньги собирал.
Я скинул кольчугу, облился маслом. Народ затих. Только нео хрящами хрустели.
— Вы что, не видите? Он же твердый!
— Ни хрена себе! Да они же в люльках мрут!
Тут слышу, Голова за меня вступился. Поймал за бороду того умника и говорит:
— Хотишь, я тебя, зараза, в люльку уложу? Будешь до смерти под себя серить да тряпку сосать. Потому как зубов у тебя, зараза, не останется.
Заржали все, кроме кио. Заржали и тут же стихли. Толпа развалилась, будто ножиком резали. Подручные Рустема стали прятать деньги, ага, и сами за спины других попрятались. Получилась дыра, и никто в ту дыру носа сунуть не посмел.
Потому что пришел отшельник.
Однорукий Чич пришел с учеником.
Вообще, в Мертвой зоне, кроме лавок, штук десять избенок ставлено, кто там только не живет. Есть и другие гадальщики, но отшельник Чич — он сам по себе. Ничем не торгует, наружу редко вылазит, дык и то когда стемнеет. Прямо как рукокрыл, ага. Рожа вечно кожаной маской закрыта, одни глаза видать, и рука в рукавичке, даже в жару. Шапка на ем, одежа кожаная, отличной выделки, мне бы такую! Сам сухой, прямой, как жердина, говорит редко. Зато гадает так, ешкин медь, что бабы к нему тропу натоптали. Мужики тоже, но те маленько стесняются. Любаха, сестра моя, раз ходила, так вернулась — аж зубы стучат. Говорит — он вовсе не человек, а непонятно кто. Видит насквозь, чо было и чо будет, про каждого. Денег не берет, только птицу живую. Никто не видал, чтоб он кушал или пил. Может, зараза у него какая на роже, а может, и впрямь — нелюдь. Мне-то чо, мне без разницы. Если бой судить — завсегда к нему идут. Слыхал я, как-то дурни с Асфальта обиделись на Чича, подловили его на краю Пасеки, ага. Ну это слухи только. Трое их было, одного потом нашли. Целый весь, при оружии даже. Только без крови. Но, может, отшельник тут и ни при чем. Там в Пасеке рукокрылов до фига, запросто кровушку ночью высосут…
— Есть кто не хочет биться? — спросил ученик Чича. Этот тоже… до ушей в тряпку замотанный. Но по голосу слыхать — звонкий, молодой.
Сто шестой поглядел на меня, как на вошь. Я в ответ харкнул, поближе к его сапогу. А сам думаю — и чо я такой дурной? Прибить ведь запросто могут…