Самец снимает с пояса маску и надевает на лицо. С застегнутым на молнию ртом и отверстиями для глаз она похожа на кожаную морду пугала. Потом он хватает самку за волосы, подтаскивает к трубе, приковывает наручниками за поднятые руки так, чтобы ее задница торчала в мою сторону. Самец выбирает плетку-девятихвостку и, щелкнув в воздухе пару раз для пробы, обрушивает на задницу своей напарницы.
Самка верещит и дергается под дождем ударов. На коже остаются резкие красные рубцы. Я широко зеваю.
Кажется, самцу это не нравится, хотя под маской сказать трудно.
– В чем дело, резаный? Тебе что, этого мало?
Я притворяюсь, будто не заметил оскорбления.
– Вы даже кожу не порвали! – фыркаю я. – А я плачу за Настоящую Работу, а не за это конфетное шоу!
Самец что-то про себя бурчит и поворачивается к рабыне, с еще большей яростью хлеща голый зад. Самка дергается и воет, будто хочет вырваться из наручников, а из тоненьких трещин на коже выступает кровь.
Через несколько минут такой работы самец останавливается сменить руку и стряхнуть кровь с плети. При этом он поворачивается и бросает мне вызывающий взгляд из-под маски.
– Этотебе уже достаточно настоящее, одноглазый пидор? – рычит он, хлопая партнершу по окровавленным ягодицам.
– Даже и близко нет, – улыбаюсь я. – Позвольте, я вам покажу, как это делается.
Он отступает в сторону и, подбоченясь, ожидает, что я возьму у него плеть. Вместо этого я мысленно вторгаюсь ему в череп.
Тело самца дергается в судороге, когда я проникаю между глаз. Невольно сокращаются мышцы конечностей, переходя под мой контроль. Слепота, глухота и немота обрушиваются на него мгновенно. Только я слышу его внутренние крики.
Глаза и уши я ему возвращаю, но рот открыть не даю. Кричать не разрешается. Пока что.
Самка оборачивается на того, кого все еще считает своим партнером, в глазах ее недоумение.
– Фрэнки?
Самец зачерпывает в горсть длинные развевающиеся волосы самки. Я чужими пальцами смакую ощущение шелковистых прядей, а потом начинаю бить головой пленницы по трубе отопления.
Сначала она слишком ошеломлена, чтобы реагировать. На втором ударе она дергается и ругается. Пытка, которой ее подвергает мой суррогат, не из тех, которые она любит.
– Фрэнки! Перестань, мудак! Черт бы тебя побрал, это больно!
Моя игрушка бьет ее головой о трубу третий раз. Четвертый. Отскакивает сетчатка одного глаза. Кровь хлещет из ноздрей, превращая нижнюю часть лица в клоунскую маску. На шестом ударе самка затихает. Из ушей и глаз течет внутричерепная жидкость.
У людей много предрассудков относительно моей породы. Мы будто не можем ходить при свете дня, мы загораемся от прикосновения святой иконы, мы живем на человеческой крови. Последнее верно – частично. Да, кровь – это, конечно, жизнь. Но никто не питается только кровью – разве люди живут лишь на хлебе и воде? Нет, конечно. И мы тоже нет.