– Чем же чуден?
Но ямщик только покачал головою и усмехнулся.
– А как тебя звать? – спросил барин. – Ты ходи ко мне. Я тебе буду рад. Я все лето здесь проживу. И песни ежели есть какие – я по гривеннику за песню буду давать.
– Что ж, это мы можем, – сказал ямщик, – мы вашей милости послужим. Мокеем меня зовут.
– Мокеем? Ну ладно. А меня Ильей Петровым кличут. Ты ходи ко мне, Мокей. И ежели передел у вас по весне будет – ты мне скажи: я ваши порядки охоч посмотреть. – Илья Петрович сделал ударение на слове «охоч».
– Так чем же чуден-то Захар Иваныч? Грабит, что ль, он вас? – спросил он после некоторого молчания.
– Зачем грабить! Насчет грабежа у нас не полагается. А вот насчет машин больно уж он чуден. Машины всякие заводит. Вот ноне по осени каких одров приволок: вроде как черти какие!.. Сами, на своих колесах припёрли…
– Какие же такие?
– А шут их… Самовар не самовар, орет – как леший… Пашут, говорят. Только выстроил он им сарайчик, Захар-то Иваныч, они и стоят в сарайчике. Здоровенные одры!
Илья Петрович насмешливо улыбнулся и произнес сквозь зубы:
– Эх, буржуй, буржуй!
Ямщик помолчал, помолчал и вдруг прыснул.
– А то вот сеялки еще завел, – сказал он, – ты сидишь на ней, а под тобой сыпется… Чудеса!
– Что ж, это ведь не плохо.
– С чего плохо!.. Разве мы говорим… Деньги-то не наши, барские.
– Кто же у него работает на этих машинах?
– Находятся такие, – с пренебрежением вымолвил ямщик, – промотается ежели какой, добьется – жрать ему нечего, ну и прет к Захар Иванычу. Хороший не пойдет.
– Отчего же не пойдет хороший, – разве кормят плохо?
– Куда тебе плохо. Кажинный день убоину лопают, идолы! Да еще что: я как-то в пятницу зашел в застольную, а они молочище трескают! Ах, пусто бы вам!.. Ну, и хватеры у них – ничего себе, чистые хватеры: иная вроде как горница, например.
По мере Мокеева рассказа лицо Ильи Петровича все более и более просветлялось и насмешливая улыбка уступала место совершеннейшей радости.
– Так не идут к нему домохозяйные мужики! – воскликнул он с видом торжества.
– Кому охота в батраки запрягаться, – сказал ямщик. – Помесячно мы еще наймаемся: деньги занадобятся, и наймешься иной раз, а чтоб в батраки – нет, не наймаемся. Положенья у нас такого нет, чтоб в батраки удаляться.
– Так, так, – одобрительно произнес Илья Петрович, – молодцы! Так и храните свои старые порядки… Крестьянский ваш строй не в пример лучше батрацкого… Только вот песни у вас подлые, – добавил он с грустью.
Мокей подумал, хотел что-то ответить, но почесал концом кнутовища спину и ничего не ответил. А между тем тележка втащилась на возвышенность. «Эге!» – сказал Илья Петрович и больше ничего не сказал, а заслонился ладонью от солнца и не отрываясь стал смотреть вдаль.