Граф застал Лукавина за чтением газетных объявлений.
– Как тебе не стыдно! – воскликнул он.
– Чего стыдиться-то? – с недоумением произнес Петр Лукьяныч.
– Да кто же читает объявления?
– А что же, по-вашему, читать? (Несмотря на то, что Облепищев давно уж говорил ему ты, он все еще не решался следовать его примеру.)
– Ну, передовую статью, фельетон, хронику.
Лукавин тряхнул волосами.
– Что до хроники – я ее прочел, – сказал он. – А передовые статьи да фельетоны – неподходящее дело, Михайло Ираклич!
– Как неподходящее?
– Да так-с… Положительности от них никакой нет. В объявлении я что вижу: ежели продается карета, так уж она продается, сдается квартира по случаю – так сдается… А теперь вы возьмите фельетон ваш: вон какой-то барин за женский вопрос распинается. Ну и распинайся он до скончания веков, а все-таки по его не сделается. Так и в передовой статье: джут! джут!.. Джут, точно, дело интересное, да решит-то его господин министр финансов. Скажите же на милость, зачем я буду читать ее, эту передовую статью!
– Ну, логика, – усмехаясь, сказал Облепищев. – Как это ты с такой-то логикой да не женился до сих пор!
– И женюсь, – шутливо ответил Лукавин, – вот погодите: найду девицу, чтобы восемь пудов тянула, и сочетаюсь.
– И миллион приданого?
– Ну – миллион! С одним весом возьмем.
– Почтенный идеал, – насмешливо сказал граф и вдруг игриво ткнул Петра Лукьяныча в живот, – ведь балаганничаешь все, Пьерка, – воскликнул он, – смотри, не к туше пламенеет твое сердце, а к моей кузине!
Лукавин ухмыльнулся.
– Барышня важная, – вымолвил он, – не для нас только.
– Да ты бы приволокнулся?
Но Петр Лукьяныч даже несколько рассердился.
– Что городить! – сказал он. – Варвара Алексеевна принца ожидает.
– Напрасно ты, – совершенно серьезно возразил Облепищев, – я, по крайней мере, думаю, что ты ей очень нравишься.
– А разве она что-нибудь говорила? – живо отозвался Лукавин.
Облепищев засмеялся.
– Сказалось сердечко! – пошутил он (внутри же себя подумал: «Какой я, однако, пошляк!»).
– Вот что, Михайло Ираклич, – решительно произнес Петр Лукьяныч, придвигаясь к графу, – будем говорить прямо: барышня мне больно по душе. Приданого мы не токмо с Алексея Борисыча – ему сахарный завод выстроим. Дело для нас пустяковое. И папаша не прочь. А с тобой (графа кольнула эта неожиданная фамильярность), с тобой мы сделаемся по-дружески: ежели понадобится кредитец на парижского Ротшильда, мы это и без папаши устроим.
Граф оскорбился.
– Ты, Pierre, напрасно думаешь… – начал он.
Но Лукавин встал и по-приятельски ударил его по плечу.