Я неоднократно подчеркивал умение Шерлока Холмса делать выводы из мелких, иной раз незаметных фактов; это умение – буквально дар Божий, хотя он утверждал, что его можно достичь каждодневной тренировкой наблюдательности. Холмс гордился этой своей особенностью, и я порой подыгрывал ему, делая вид, что не понимаю, из каких фактов он делает свои блестящие выводы. Между тем, пожив с ним некоторое время, я научился – нет, не делать умозаключения относительно мелочей, но замечать, после подведения итога, те детали, на основе которых он сделал такие выводы. Увы, к моему стыду, я так и не научился делать подобные умозаключения самостоятельно; без острого взгляда Холмса очевидные, по его мнению, вещи часто ускользали от меня.
Безусловно, методы Шерлока Холмса заслуживают самого пристального внимания и требуют куда больших трудов, чтобы описать их, чем это делаю я. Иногда он кокетничал своим дедуктивным методом, утверждая, что им может овладеть любой, обладающий мало-мальской наблюдательностью и склонным к теоретическим размышлениям умом; однако в иные дни он признавал, что для этого следует иметь своеобразный талант. Я, что уж тут говорить, подобным талантом не обладал; наоборот, тесно пообщавшись с моим другом, я привык как-то принижать свои способности, подыгрывая ему, когда в процессе расследования ему требовалось поразмышлять вслух. Я прекрасно понимаю эту его привычку: и сам, бывало, иной раз размышлял, работая над очередным рассказом, обращаясь к моей милой Мэри. Постепенно я так научился подыгрывать Холмсу, чтобы его не сбивала с мыслей моя явная недогадливость, и в то же время оставалась возможность покрасоваться передо мной блестящими логическими выводами.
Мне приходилось учитывать его потрясающую наблюдательность и быть тщательным в мелочах; постоянное присутствие рядом пары столь острых глаз являлось для меня огромной дисциплинирующей силой и поводом для каждодневной тренировки в умении заметать следы. Холмс чуть ли не с первых дней знакомства начал демонстрировать мне свои практические знания геологии, когда после прогулок по Лондону мог без труда указать по пятнам грязи на башмаках и брюках, в каких районах города я побывал. Естественно, что мне пришлось иметь это в виду и в дальнейшем не говорить, что я весь день гулял по Гайд-парку, если мои брюки прямо-таки кричали о том, что я только что с вокзала Ватерлоо.
Другим предметом его гордости – и, на мой взгляд, несколько преувеличенной – было умение перевоплощаться с помощью грима и костюмов в каких-то подозрительных типов. Иной раз это получалось у него хорошо, отрицать не стану; однако же уверенность, что со своим более чем шестифутовым ростом он может переодеваться в кого угодно, казалась мне немного смешной. Как сейчас помню день, когда он вырядился старухой. Бывают, разумеется, старухи гренадерского роста, но знали бы вы, как они выделяются в уличной толпе, пусть даже и в Лондоне, где ко всяким зрелищам привыкли! Что же до способности превращаться в кэбменов или вокзальных носильщиков, тут я не могу не отметить его успехов: он часто оставался для меня неузнаваемым – но до той минуты, пока не открывал рот; после нашего многолетнего соседства ему достаточно было кашлянуть в битком набитой комнате, чтобы я знал, что мой друг здесь.