Разумеется, у всех нас есть привычное чувство ответственности, и мы вполне способны при необходимости держать себя в руках, как это принято в обществе. Мы никогда не позволяли себе вольностей на перформансах. Однако принятая степень свободы во время репетиций позволяет достигать и выражать полностью все свои возможности, когда мы разыгрываем зрительские истории.
Как мы показали в главе «Ощущение истории», эффективность плейбек-действия в огромной степени зависит от актерского ощущения истории, эстетического чувства ее формы и архетипической структуры. И это эстетическое чувство должно служить эмпатическому, почти интуитивному пониманию сути переживания рассказчика. Оба эти элемента играют решающую роль для успеха плейбек-действия.
На семинаре по плейбеку одна женщина рассказала историю о ребенке, с которым она недавно работала в психиатрической больнице.
«Это история о Сэме, ему одиннадцать лет. Лечение продвигалось успешно, и его решили выписать из больницы. Но проблема заключалась в том, что его отправили домой к матери. Мать была хронически больна и не могла присматривать за ним так, как нужно. Они жили в очень бедном районе на окраине города, там процветало насилие и наркотики. Я опасалась за него, и кое-кто из персонала также переживал за него, но ничего нельзя было сделать, поскольку было уже решено, что его отправят домой. Это было три недели назад, - рассказчица сделала паузу, закрыла лицо руками. - И вот на днях мы узнали, что на мальчика напали старшие дети, которые пускали фейерверк по поводу Четвертого Июля. Они выстрелили хлопушкой ему в лицо. Сэм сейчас в очень плохом состоянии. Говорят, что он навсегда потерял зрение, у него все лицо в шрамах. Я чувствую себя настолько беспомощной - все, что бы мы ни сделали для него, оказывается никчемным, когда он выходит из под нашего надзора».
При разыгрывании этой сцены большинство актеров были едины в своем восприятии сути этого переживания. Они выстраивали историю вокруг горя рассказчицы и ее неспособности спасти Сэма от его судьбы. Однако актер, который играл одного из хулиганов-подростков, работал в другом направлении. Он играл свою, в общем-то второстепенную роль очень энергично, он инициировал взаимодействие с актером, играющим Сэма, в котором он воспринимал Сэма как равного себе преступника, и давил на него, чтобы тот перестал слушаться матери. Его прочтение смысла истории сокрушило ту эстетическую целостность, которая уже была выстроена к тому моменту. И это уничтожило впечатление от сцены для рассказчицы - она больше не узнавала в ней свою историю.