, батарея имела место быть. Именно так, в прошедшем времени. Два снаряда раскидали подтянутые под покровом темноты пушечки вместе с обслугой, да так, что любо-дорого посмотреть. Да и зенитку мы вовремя заприметили, дав ей время на оборудование позиции. А после превратили в груду искореженных тротилом обломков, хоть и жалко было тратить снаряд. Ну, жалко не жалко, а пришлось, поскольку с семисот метров она вполне могла нас спалить, если бы попала, конечно…
…Смешно. Кто бы мне сказал еще пару дней назад, что можно настолько пренебрегать собственной гигиеной. Хорошо, что я все же не попала в реципиента-женщину: мне тут только месячных, простите за пикантные подробности, не хватало, блин.
В туалет почти не ходим – жидкость выводится с потом, поскольку в боевом отделении под сорок градусов, если не больше. А, гм-гм, «по-большому»? Наверное, просто нечем, ели последний раз вчера… Ну, а насчет умыться? Так об этом и вовсе не думаем. Нет, время-то можно отыскать, передышки в бою бывают, но вот чем? Воду и нехитрый харч нам пару раз приносили местные мальчишки, но мысль тратить ее на умывание кажется не просто кощунственной, а идиотской. Пороховая гарь, кажется, въелась в пропотевшую, покрытую кристалликами соли кожу навечно. Прокоптились мы что надо. На всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Скорее б ночь, как же неимоверно, нечеловечески хочется спать…
…Не знаю, о чем там думает херр оберст Раус, а я думаю о наших последних пяти снарядах. И еще о том, что крайний – научилась уже не использовать слово «последний» – авианалет не достиг цели только чудом. Мы-то пережидали налет «Юнкерсов» в щелях, а вот танку досталось. Близким взрывом сорвало-таки гусеницу и напрочь смело всю маскировку. И как только идущий следом «лаптежник» не заметил коробку танка на выгоревшей земле – уму непостижимо. Впрочем, если б заметил, воевать нам больше было бы просто нечем и не на чем. Зато с ремонтом провозились почти полтора часа, пока наши ребята отсекали немецких пехотинцев пулеметным огнем. Хм, смешно, мне отчего-то казалось, что три с лишним тысячи патронов к ДТ – безумно много, и нам ни за что их не успеть спалить. А вот сейчас доложили, что осталось по одному полному диску на пулемет. Да и пулеметы устали, начинают плеваться пулями уже на третьей очереди…
…Третьи сутки, между прочим! Не в том смысле, что начались третьи сутки, а в том, что мы продержались ТРИ дня! Снова вечер. Эта ночь, по-любому, последняя. В танке осталось два выстрела, к пулеметам – вовсе ни одного патрона. Прикинув, приказываю разделить между экипажем остатки пайков (нас осталось всего четверо, двоих вчера прикопали в нами же отрытом окопчике) и поесть. С наступлением темноты на последних каплях горючего вползаем на пригорок, впервые являя немецким взорам – наверняка ж наблюдают, суки! – наш танк во всей красе. И делаем последний выстрел. Неприцельный, просто «в направлении противника». Еще один снаряд я приказываю использовать для уничтожения танка, благо гранат целая сумка. Что б ни случилось, я «Ворошилова»