отсюда тащили к себе?! У них что, соли своей нет, что ли?!
Рядом с цистерной группка бойцов; в центре – самый мелкий и самый молодой, рядовой Коньков. Мой заряжающий. В бою от него толку было мало, зато сейчас – герой героем! Что-то рассказывает, шутит – и сам смеется своим шуткам.
Я подошла поближе.
– Угощайтесь, товарищ лейтенант! – Он протянул мне кисет. – Это хорошая махорка, сибирская! Это мне сегодня прислали. – Оттопыренные уши его на фоне всеобщей белизны казались совсем малиновыми.
– Кто ж это тебе прислал? – весело поинтересовалась я. Я уже знала: сибирская махорка лучше, к примеру, саратовской. Я, которая в той, другой, жизни не брала в рот лучших сигарет.
– Девушка… Антонина… – Уши его покраснели еще сильнее, хотя, казалось, сильнее уже некуда. – Я переписываюсь…
Угу, переписывается он. А только час назад я видала его рядом с одной из девушек-регулировщиц. А до этого вроде с какой-то связисткой его видали. Кобелина… Хотя к Конькову это название не очень-то и подходило: маленький, худенький, лопоухий, с круглыми детскими глазами… И что только девушки в нем находят? Я сама обратила бы внимание на такого?
Сзади густо хохотнул старшина Прудков:
– Любят тебя девки, Коньков. За что только? За то, што мелкий ты такой, штоль?
– А он у них материнские чувства вызывает, – заржал Карапетян. Вот ему, наверное, завидно должно быть: рослый красавец с томными южными очами, а девки почему-то Конькова выбирают. – Такого только и хочется, что к груди прижать да по головке погладить.
Ну, сейчас начнутся шуточки. Что называется – «гусары, молчать!» Но вмешаться я не успеваю – всеобщий гогот перебивает Поприщук, самый пожилой в нашей роте. Перебивает, не повышая голоса:
– Ты, энто… вот что, парень… У меня самого четверо девок дома осталось. Так я тебе вот что скажу. Увижу, что волю рукам даешь – отобью нахрен. Только не руки. И мне за это ничё не будет, потому как – по справедливости. Понял?
Вот теперь у Конькова багровеют не только уши, но и щеки.
– Да я ж ничего… – бормочет он, а Поприщук сводит в одну линию густые пшеничные брови.
– Да и я ничего… пока. Вон у соседей уже троих по беременности комиссовали. Кому война, а кому…
– Да у меня серьезно! – оправдываясь, лепечет Коньков, а Карапетян, хлопнув его по плечу, кивает:
– Угу. И с Антониной, и с Людмилой, и с Ленкой… Серьезный ты наш.
Прудков тоже согласно кивает:
– Прав Поприщук-то, прав. И, ежели что – дак и я… подмогну. Не дело девок портить – вообще, а сейчас-то – и подавно.
– Воздух! Ложись!
«Мессеры» появились внезапно. Как же так – никто не услышал их характерного гула?! И почему – истребители, а не бомбардировщики?