— Мадемуазель Мари, я желал бы подарить Вам белую розу, коей подобна Ваша красота. Но, увы…
Теперь я держу алые розы над курящимся тиглем.
— Увы, в моем саду растут лишь эти.
Пока я говорю, мои розы все больше и больше бледнеют. Зрители поражены. Мари от изумления даже рот приоткрыла. Цветы уже совсем белые! Лепет Мари:
— Ах, Александр…
В душе моей прыгают ликующие чертики, но я со всем возможным изяществом проделываю несколько восточных па и с низкими поклонами передаю имениннице белоснежную розу. Это еще не все! Спектакль продолжается. Вторая бледная роза летит в фаянсовый таз с водой. Что там подсыпано в воду, зрителям знать не положено. Бормочу заклинания, машу растопыренной пятерней, а самого так и подмывает расхохотаться. Спокойнее. Гости замерли в ожидании. Еще мгновение… Я извлекаю из воды цветок. Роза снова ярко-алая и будто только что срезана с куста. Под крики «браво» этот прекрасный розан я вручаю «тетушке».
АВДОТЬЯ КОНСТАНТИНОВНА
Господи, чего не вытерпишь ради науки. Химия Са-шурина расселилась по всему дому. Началось-то с каморки для опытов, а теперь, куда ни глянь, везде что-нибудь булькает, шипит да пыхтит, а то и полыхнет вдруг. Страсть как боюсь пожара! А уж запахи такие иногда по дому плавают, хоть святых вон выноси. Одно слово — наука есть жертва бесконечная. Да. А жаловаться мне грех. Другой бы настоящим недорослем сделался. Уж очень его балую. Ан нет. Входит в отроческий возраст — совсем серьезный, на двенадцатом году — совсем «как большой». И положиться на него всегда можно. Одна есть слабость, в одном ребенок: никогда перед сладостями не устоит. Сколько лежит в ящике, все понемножку перетаскает. Да и пусть, было бы на здоровье только. Уж больно много умственной работы себе задает. Хорошо хоть музыку да танцы не забывает.
ОТ АВТОРА
Попробуем, однако, представить себе, хоть в малой степени, какова же музыкальная атмосфера Петербурга во времена детства и отрочества нашего героя. Процветает итальянская оперная труппа. Русская опера существует гораздо скромнее; по сути, ее настоящая жизнь вся еще впереди. Отрада и утеха — волшебный петербургский балет. В доме расточительного богача Василия Васильевича Энгельгардта, на Невском проспекте у Казанского моста, роскошная зала. Здесь, в зале, вмещающей до трех тысяч человек, устраиваются публичные маскарады, балы, музыкальные вечера. Здесь звучит серьезная немецкая музыка, известная всей Европе. «Реквием» Моцарта, оратории Гайдна, симфонии Бетховена. На Михайловской площади построен торжественный белоколонный зал Дворянского собрания. Здесь будут выступать чуть ли не все знаменитости второй половины столетия. Здесь явится публике множество новинок отечественной музыки. Кроме того, в течение Великого Поста всегда происходят духовные концерты в Певческой капелле у Певческого моста, на Мойке. Не забудем и о Павловском вокзале. В Павловске построен нарядный павильон, где играет то «хор духовой музыки», то оркестр под управлением Гунгля. Гуляет, чтобы себя показать и на людей посмотреть, чинная публика, а между тем музыка оказывает свое благородное влияние на сию публику. Некоторые приезжают и вовсе только из-за музыки. Играют и Мендельсона, и модные пьесы Иоганна Штрауса (отца), и особенно любимый публикой «Вальс-фантазию» Глинки, и много, много еще другого, что ласкает слух истинного любителя.