— Иди, Вася, иди домой, — ласково сказала ему Марфа — Вася действительно был человек смирный и его все любили.
— Иди, Васенька, доспи дома. Скоро Валя с работы придет, — столь же ласково сказала ему и Палашка.
Но Вася и не думал уходить. Он уже сел на травку подле скамьи, извлек из кармана рабочей спецовки кисет с махоркой (папиросы он считал дамским куревом) и, скручивая прыгавшими пальцами цигарку, стал говорить то самое, что Марфа с Палашкой давным-давно знали наизусть.
— Валечка, солнышко, детка моя родная, горе мое, красавица моя светлая! — адресовался он к отсутствующей жене. — Любовь моя, счастье драгоценное! Марфа, жизнь моя, я всю войну прошел, три раза из плена удирал, два раза меня ловили, а на третий — дудки! Я в Берлине был, сто красавиц видел, а лучше моей Вали нет. Палашка, ягодка, вы ж знаете: если моя Валя кофточку наденет и губки подкрасит, вы ж знаете — никакая мировая артистка ей в подметки не годится. Я не вру. Слово простого строителя…
— Иди домой, Васенька, — просила его Марфа.
— Иди, Вася, проспись. Валя придет, зачем тебе ее расстраивать? — вторила ей Палашка.
— Я сейчас! — отвечал Вася Хомут. — Я докурю и пойду. Слово простого строителя. Я никуда от Валечки не денусь. Я выпью, а разум не теряю. Мне, главное, на свою улицу попасть, а тут я дома. Палашка, рыбка моя, я правду говорю? И не волнуйтесь: обещал вам крышу починить — починю. Слово простого строителя. У меня во руки какие! — Вася растопырил кисти рук, в ссадинах и с черным ногтями. — Думаете, такое всякому-каждому дадут? — Вася дергал себя за лацкан рабочей куртки, украшенной двумя яркими значками, издали похожими на ордена, — «Отличный строитель» и «Победитель соцсоревнования».
Вася не врал: он работал в стройконторе и был мастером на все руки — крыл крыши, ставил заборы, ворота, калитки, сараи и погреба. Жители улочки в случае нужды обращались только к нему. Он не отказывал, делал на совесть, и за это его любили.
— Пускай, пускай, я не спешу. Когда сможешь, тогда сделаешь, — отвечала ему Палашка, зная, что Вася Хомут не подведет и что зимовать с прохудившейся крышей она не будет. И снова сказала ему: — Иди домой, Вася, иди голубок. Может, отвести тебя?
— Мамочка моя, Палашечка моя, детка родная, зачем меня вести? Я в полном здравии. Я сам дойду, уже подымаюсь, — говорил Вася, трудно поднимаясь с земли.
И когда поднялся, увидел двух парней в белых рубашках, с чемоданами в руках, шедших со стороны лужи.
— А вот и гости к кому-то прибыли! Как раз ленинградский поезд прошел! — сообщил он с такой радостью, точно ждал этих самых гостей.