Американо-мексиканская граница
27 миль к западу от Ногалеса, Аризона
03-56
Следующее утро
Микроавтобус, Форд Эконолайн 92 года с аризонскими номерами, был грязным, ржавым и убогим. От него воняло потными телами, длиными ночами, гниющим мусором и ссаньём. Но его подвеска была надёжной, а движок отлаженным. Он выглядел так же, как и любой другой фургон для перевозки нелегалов, и он уже сделал немало рейсов в Эль-Норте и обратно.
Теперь он медленно продвигался сквозь ночь по пыльным тропам, горкам и оврагам. Пыли становилось всё больше. Пейзаж был пустынным и неуютным- ничего, кроме высоких, торчащих колючками кактусов. Билал рулил, стараясь не потерять ослиную тропу без света фар, а его мексиканский напарник Родригез, ветеран многих ездок туда и обратно, сидел рядом с ним, пытаясь разглядеть карту и сверяя увиденное с памятью.
Позади них, согнувшись в темноте грузового отсека по эту сторону от тёмной занавеси, сидели два пожилых джентльмена по имени доктор Фейсаль и профессор Халид. Оба были образованными людьми, не привыкшими к неудобству в дороге. Один был университетский преподаватель, другой- довольно известный инженер. Они никогда ранее не встречались до этого своего приключения, но немедленно узнали друг в друге родственный дух. Они не могли остановиться, увлеченно споря о политике, литературе, духовности, поэзии, науке, истории, законе, и каждый знал всё обо всём этом, и как мужчины любой породы и типа, при всей общности духа каждый пытался полностью переспорить другого. Споры! Они выводили Билала, куда как более приземлённого типа, в безумное раздражение.
— Старые бздуны, — крикнул он, — заткнитесь! Нам нужно собраться. Из нескольких языков, на которых говорили пассажиры этой машины, единственным более-менее общим для всех четырёх был английский.
— Молодёжь, — сказал доктор Файсаль, — такая грубая в наши дни.
— Он просто свинья. Билал, ты свинья. У тебя нет никаких манер, никакого уважения, — подхватил профессор Халид.
— Эти двое, — сказал Билал Родригезу, — они знают всё ни о чём и ничего обо всём.
— В каком-то возрасте, — ответил Родригез, — все немножко съезжают, вот как они. Это должно быть где-то здесь.
— Мне не нравится это «где-то здесь», — недовольно отозвался Билал. Он был поджарым человеком в возрасте около тридцати пяти, мускулистый, одетый в убогий твидовый пиджак поверх потрёпанного черного свитера, джинсы и стоптанный кроссовки «Найк». Это был человек средиземноморского типа, тот, кого обычно называют «тёмным», из-за темноты кожи, глаз и вечной меланхолии, которая уходила только в тех моментах когда он улыбался, и тогда становилось ясно что он весьма привлекателен. Его чёрные волосы лежали непослушной копной, а вороватые глаза слегка косили. Он был из тех людей, чья неуёмность напрягала, которых находят несколько нервными, как будто бы его ритмы были более быстрыми чем у окружающих, как будто бы через его нервные соединения ток шёл быстрее чем надо, чья жадность не знала границ и кто был готов торговаться со смертью из-за пяти центов.