Но «Красная книга» разоблачила эти происки.
Король, принесший 4 февраля присягу Конституции, не только состоял в прямой переписке с эмигрантами, но и оплачивал своих гвардейцев в Трире, свои большую и малую конюшни, которыми управлял принц де Ламбеск, тот самый, кто, атакуя 12 июля в саду Тюильри восставших, растоптал конем человека и саблей ранил старика.
Все продолжалось как в Версале: король располагал содействием заграницы; в Париже шили мундиры для телохранителей и отправляли в Трир; в Англии покупали лошадей для офицеров гвардии, а единственное возражение Людовика XVI против этих расходов, им же оплачиваемых, заключалось в том, что он советовал, по крайней мере, закупать лошадей во Франции.
* * *
Графу д’Артуа, принцу де Конде, наконец, всем эмигрантам выплачивались огромные пенсии. Никто не мог сказать, куда делись шестьдесят миллионов. «Красная книга» указала, на что ушли эти деньги.
После этого те сомнения, что еще оставались в народе и среди мыслящих людей, исчезли. Все узнали, кто враг.
Врагом была не только заграница, но и эмигранты; союзником врага был король, содержавший эмиграцию.
В этот момент Национальное собрание нанесло сильный удар и объявило о распродаже церковных имуществ на общую сумму в четыреста миллионов франков. Город Париж купил этих имуществ на двести миллионов.
Все мэрии последовали примеру столицы. Они оптом скупали имущество церковников, чтобы перепродавать затем частным лицам. Мэрии, в самом деле, решительно делали то, чего не посмели бы сделать частные лица, — они экспроприировали духовенство.
В ту эпоху произошло чудо — его не встретишь в истории ни одной страны, даже нашей. Чудом этим была стихийная самоорганизация Франции; Национальное собрание играло роль только «секретаря»: Франция совершала поступки, Собрание регистрировало их.
То, что чувствовали люди, уже не было некоей смутной любовью к свободе, разлитой в воздухе 1789 года; нет, это была исчезающая тень, рассеивающийся туман, какой-то инстинкт, заменяющий разум и ведущий великий народ к признанию, благословению, упрочению своих прав.
Прежде чем упразднили деление старой Франции на провинции, их границы уже были уничтожены. Бретонцев, провансальцев, эльзасцев, пикардийцев больше не осталось — они стали французами.
Марсово поле станет горой Табор Франции, преображенной под июльским солнцем. 29 ноября 1789 года Баланс явил образец первой федерации, и все подхватили пример пылкой провинции Дофине, нашего авангарда, выдвинутого против заклятого врага Франции — короля из Савойской династии.