Однажды человек по имени Луи вернулся домой. Он был потрясен, обнаружив свою жену в объятиях другого мужчины. Он выбежал из спальни с криком: «Где мое ружье!?»
Его жена бросилась за ним, невзирая на свою наготу, и вцепилась в него с криками: «Идиот! Из-за чего ты так разволновался? Это всего лишь мой любовник! Это он заплатил за новую мебель, которую мы недавно приобрели, за мои новые платья, это он дал нам те деньги, которые, ты думал, я выручила за шитье, да и все эти приятные мелочи, которые мы можем позволить себе купить, — все благодаря ему!»
Но Луи вырвался и побежал наверх.
«Луи, не надо ружья!» — вопила его жена.
«Какое ружье? — отозвался Луи. — Я достану одеяло! Этот бедняга может простудиться, если будет лежать в таком виде».
Даже если вы испытываете — или думаете, что испытываете, или делаете вид, что испытываете, — сострадание, загляните в него глубже и проанализируйте. И вы обязательно найдете иные мотивы. Это не может быть чистым состраданием, а если оно не чистое, значит, не сострадание, потому что чистота — основной элемент сострадания. Иначе это что-то другое, в большей или меньшей степени формальность. Мы научились быть формальными: мы знаем, как вести себя с женой, как вести себя с мужем, как вести себя с детьми, с друзьями, с семьей. Мы научились всему. Но сострадание — это не то, чему можно научиться. Когда вы отучитесь от всех формальностей, от всех церемоний и манер, оно поднимется в вас. Оно поистине дикое. Ему неведома склонность к церемонности, формальности, они мертвы в сравнении с ним. Оно по-настоящему живое, это пламя любви.
В жаркой игре после двенадцатой лунки Смит и Джонс вынуждены были взобраться на холм, куда поднималось поле для гольфа. Когда они оказались на лужайке, они увидели траурную процессию, скорбно шествовавшую вдоль дороги.
И тут Смит остановился, снял шляпу, приложил ее к сердцу и так стоял, склонив голову, пока процессия не скрылась за поворотом.
Джонс был поражен, и после того, как Смит водрузил шляпу на место и вернулся к игре, он сказал: «Это было очень учтиво и вежливо с твоей стороны, Смит».
«Не сто$ит, — сказал Смит, — это меньшее, что я мог сделать. Как-никак, я был женат на этой женщине двадцать лет».
Жизнь стала поддельной, искусственной, формальной, потому что вы вынуждены делать то, что делаете. Разумеется, то, что необходимо делать, вы делаете против желания. Вы упускаете большую часть жизни, это естественно: жизнь возможна, только если вы живы, по-настоящему живы. Если ваше пламя покрывают формальности, обязанности и требования, которые вам приходится исполнять против воли, вам остается тащиться по жизни. Вы можете тащиться с комфортом, ваша жизнь может быть удобной жизнью, но она не может быть по-настоящему живой.