«По-бе-да, — лежа на узкой походной кровати, прокатил это слово на языке великий князь. — Заманчивая, пленительная, желанная и долгожданная. Вот она, совсем рядышком. Только руку протяни, отдай приказ, и верные воины разобьют врагов, после чего большая часть Руси станет вотчиной моей семьи, а я предстану пред всем миром первым русским царем. Не каганом, как Святослав или Олег, и не великим князем, как мои предшественники, а именно царем».
— Княже, — рядом с шатром остановился боярин Ерофей, старый вояка и пестун Изяслава, который всегда был при нем, — ты спишь?
— Нет, — ответил великий князь, сладко потягиваясь на своем ложе, и спросил: — А что, уже утро?
— Да, княже. Воины готовятся к битве.
— Выхожу.
Изяслав Мстиславич поднялся и стал одеваться. Сам. Ибо новые веяния, которые пришли на Русь из Константинополя, когда знатного человека одевали два-три дармоеда из обслуги, ему не нравились. И пока он приводил себя в порядок, а затем облачался в подаренный ему киевскими ремесленниками дорогой панцирь, великий князь еще раз прокрутил в голове план предстоящего сражения. Ополченцы и дружинники, под прикрытием заранее сколоченных щитов и спешенных черных клобуков, двумя колоннами подходят к стенам Москвы. После этого они закидывают ров, надо сказать, глубокий и наполненный водой, а затем по лестницам начинают подъем на хлипкие стены. Одновременно с этим таран бьет в ворота, передовые отряды врываются в городок, а дальше все просто, грубая сила против другой силы.
«Да, именно так все и случится», — затягивая последние ремни на броне и проверяя остроту меча, подумал Изяслав, и вышел на свежий воздух.
— Все готово? — цепким взглядом оглядывая воевод, спросил великий князь.
— Полки выстроены, — слегка кивнув, ответил киевский боярин Микита Колыванов.
— Мои батыры готовы сбить всякого, кто над тыном голову покажет, — вторил ему приземистый и слегка раскосый вождь черных клобуков Иван Кормушин, который по крови был больше печенегом, чем славянином.
— Венгерские рыцари рвутся в бой! — вскинув руку, воскликнул горячий угорский тысячник Бэла Ваагир, под командой которого, после того как венгерский король отозвал большинство своих воинов на родину, оставалось всего шестьсот мечей.
— Черниговцы, смоляне, переяславцы и северцы ждут указаний, — поморщившись, доложил совершенно седой и сгорбленный годами дядя Изяслава князь Вячеслав Владимирович, который считал, что великое княжение по праву принадлежит ему, и надеялся на то, что настанет срок и племянник отдаст ему Киев и уступит престол.