– Свет не горел? – осведомился Балдорис, недоверчивый как любой лоходром, которому мало доводилось копать.
– Нет, свет не горел, мы своими фонарями обходились. На втором этаже койки в комнатах стоят, стулья, столы – всё нетронутое. Жилое помещение было. Мы на третий ярус спустились. Там уже воздух задохшийся: тяжёлый, сырой. Хули, камень везде, а вентиляции нет. Метров пятнадцать под землёй, наверное, а то и больше. Вот там у них склады боеприпасов и помещались. Красота: аппарели какие-то, подъёмники. Двери толстые, железные, однако не заваренные. Но мы их открыли, хотя приржавело за годы всё что можно. У бати для этих целей керосин в пузырьке был. Впрочем, и так открыли. Зашли и глазам не поверили: в камерах стоят стеллажи, а на них лежат снаряды для пушки. В масле, не ржавые ничуть, полный порядок. В другом каземате пороховые заряды в орудийных ящиках. Действительно, наши дот законсервировали на случай войны. В соседних отсеках взрывчатка лежит, тротил немецкий, детонаторы, огнепроводного шнура просто море, ну, склад! Ходили-ходили, нашли всякие причиндалы сапёрные, тоже гансовские. Стрелкового оружия не было.
В дальнем конце галереи – дверь. Железная, но не открывается. Может быть заварена в каком-то месте, мы при фонарях не разглядели. Батя решил её маленьким зарядом долбануть. Заложили малыша с той стороны, где она должна открываться, шнура подлиньше со склада взяли кусок, метров шесть, чтобы успеть выбраться. Выходим наружу, стоим, ждём. Батяня даже успел курнуть – бикфорда на десять минут было. Вдруг слышим, есть. И тут по нам как дорбалызнуло! От камня со стены крошки летят. Мне физиономию малость посекло, как сейчас помню. Очередь в нас пустили. Какая-то сволочуга по нам из пэпэша правит, видит, что мужик и с ним два парнишки, отчего ж не повоевать. Моромой какой-то, короче.
Мы бежать от него в блиндаж. Батя наружу пару разов пальнул из «люгера». Я думаю, что братец своей стрельбой в собаку этого ухаря подманил. А он всё не унимается, из папаши по входу как чесанёт-чесанёт, как чесанёт-чесанёт, хуятина! Для острастки, чтоб мы знали, что он тут. Мы пересрались сначала, решили – вояки, сейчас бока намнут за милую душу. Потом сечём: не из «калаша», из «шпагина» строчит, значит свой-родной, уёбок. Других таких же на подмогу ждёт, чтобы всласть помародёрствовать. Батяня ему кричал-кричал, но без толку, не договориться. Он опять в проём как полоснёт! Видать патронов у него запасной диск, а с нами всё решено. Ну, думаем, не понадобятся больше припасённые харчи. Приуныли. Мне страшно, я маленький. Ну как маленький: лет пятнадцать, но всё одно – молоко на губах не обсохло. Умирать не хочется, что делать – неясно, и, главное, выхода как бы нет. Братец уже предлагает окно размуровать и из пушки пальнуть, чтобы вояки нас услышали или менты какие-нибудь приехали, лишь бы этот гад убежал.