Тайка задумалась, вытянув губы забавной трубочкой:
— Может… серьги?
— Так не с нас же он их снимал! И если действительно в сквере был Антон, то с его стороны просто свинство на нас же и обижаться.
Мегрэнь села на кровать и сложила ладошки на коленочках. Монастырская аура безудержно располагала к кротости. Качая головой, она вздохнула:
— Он, подружка, он… Чем больше я про это думаю, тем больше убеждаюсь. И кажется мне, Светка, что здесь все связано: и Татьяна Антоновна, и серьги, и нападение, и усадьба… Даже твой Жорж, будь он неладен, свой интерес тут имеет… Но как все это связать вместе? Голова пухнет… Леопольд — человек Жоржа, это и дураку ясно. Глаза, так сказать, и уши. Потому он, толстый боров, и таскается за нами.
— Тогда и Антон человек Жоржа, — вполне резонно предположила я. — Как он на Леопольда в музее орал? Словно имел на это право.
— Вопли не есть доказательство, — возразила Тайка. — Вадиму Евгеньевичу Антон на лестнице музея в глаз дал. Если исходить из твоей теории, это получится высшее проявление дружбы. А мне между тем кажется, что Вадим просто кобелируюшая личность, к тому же не слишком умная.
Тут я хихикнула:
— А Федя тогда какая личность?
Мегрэнь сморщила нос и с деланным безразличием отмахнулась:
— На глупые намеки не реагирую. Тебе дело говорят, а у тебя только мальчики в голове…
Я не выдержала и рассмеялась. Однако долго веселиться мне не пришлось. В коридоре послышались тихие шаги, и в дверном проеме показалась та самая сутулая женщина, что провожала нас в трапезную. Она шагнула в комнату и замерла, сложив руки под грудью. На ее бледном лице застыло скорбное выражение, а пронзительные темные глаза припухли, словно она плакала. «Это и есть матушка Виринея?» — мелькнуло в голове.
Из-за плеча женщины показалось личико сестры Анисьи, но теперь она смотрела сурово, тонкие брови сошлись на переносице. Бросив на меня сердитый взгляд, монашка вытянула руку:
— На столе, сестра Иоанна… Вон они!
В лице женщины, названной сестрой Иоанной, произошла разительная перемена. Глаза недобро сверкнули, а губы превратились в узкую щель. Она решительно направилась к столу, где по-прежнему были разложены три пергаментных листочка. Я не успела понять ровным счетом ничего, а Тайка вскочила с кровати и в два прыжка добралась до стола. Ладонь сестры Иоанны громко хлопнула по столешнице, но Мегрэнь успела схватить бумаги и спрятать руку за спину. Сумев в конце концов разлепить челюсти, я спросила:
— Что все это значит?
Монахиня развернулась в мою сторону и весьма неприятным голосом протянула: