Часы на каминной полке отсчитывали секунды.
Тик.
Так.
Тик.
Так.
— Я тебе не верю, — прошептал Доминик.
— Я не люблю тебя, — повторила она.
Сердце ударилось о грудную клетку один раз... другой... третий... и продолжало биться. В теле не осталось тепла. Там, где раньше текла горячая кровь, теперь застыл лед.
Доминик вгляделся в ее лицо — и Арабелла почувствовала всю глубину раны, которую она ему нанесла. Пришло осознание: причиняя такую боль ему, она убивает себя.
Но, несмотря на это, Арабелла стояла перед ним, спокойная, неподвижная, не позволяя себе думать. Только лгать.
— И ты только сейчас поняла это?
Она увидела, как опасно потемнели карие глаза, издевательски приподнялись брови. Боль осталась, но теперь на первый план вышел гнев, переплетающийся с недоверчивостью. Если она сейчас сдастся, хотя бы одним жестом намекнет на свои истинные чувства... Арабелла схватила рукоятку воображаемого ножа, покоящегося в ее сердце, и вонзила его еще глубже.
— Мне просто не следовало притворяться.
Сердце распалось на части. Арабелла отвела взгляд, не в силах видеть острую боль в его глазах.
— Ты притворялась?!
Его голос был полон ярости. Но вынести гнев было гораздо проще, чем боль.
— Да, — твердо произнесла Арабелла и заставила себя посмотреть ему в глаза.
— Даже когда мы занимались любовью? Когда ты кричала от восторга, а я изливался в тебя? Когда я всю ночь лежал рядом с тобой, до самого утра? — яростно допрашивал он.
— Да, — повторила Арабелла.
Теперь, когда она видела, что ярость берет верх, лгать стало гораздо легче. Она должна заставить его поверить.
Между ними шелестели секунды. Молчание с шипением заполнило воздух. Арабелла стояла на месте и ждала, ждала, ждала, выдерживая ярость его пристального взгляда, пока, наконец, Доминик не сказал:
— В таком случае я не стану удерживать тебя против твоей воли.
— Спасибо.
Слова прозвучали издалека, словно их произнесли чужие губы. Арабелле начинало казаться, что ее самой вообще нет в этой комнате, что она стоит здесь бестелесной тенью, наблюдая, как перед ней разворачивается новая часть трагедии.
Его глаза словно остекленели, но она знала, что это лишь способ скрыть боль, еще более глубокую, чем ее собственная.
— В таком случае предлагаю уладить практические вопросы нашего расставания.
— Нам нечего улаживать. Мы сегодня уедем и отправимся в деревню Вудсайд — мы жили там какое-то время, когда Генри был еще жив.
— О нет, Арабелла. Ты подождешь до утра, а потом отправишься в Амершем, в дом, когда-то принадлежавший твоей семье.
— Я... — начала было она, но Доминик оборвал ее: