В начале сессии между приезжими и советскими учеными-физиками чувствовалась некоторая натянутость, тон бесед был официальный, но долгие споры и совместная работа во время сессии сняли всякий налет отчужденности. Все приняло гораздо более интимный характер. Закулисный механизм, который необходим, когда приходится принимать гостей, действовал теперь так безупречно, что казалось, все делается само собой. Иноземные гости попривыкли к Москве, а русские — к иноземным гостям. Все давно уже разбились на группы по специальностям, перешагнув через национальные и языковые рубежи, и если русский не знал французского языка, он беседовал со своим французским коллегой по-немецки, а англичанин общался с итальянцем на французском языке. Теоретики уже успели проявить обычную свою «клановость» и держались особняком, группируясь вокруг Ландау, либо вокруг Тамма. Ученые, работающие над проблемой циклотронов, «трубопроводчики», как окрестили их другие физики, тяготели к Векслеру и Джелепову, специалисты по сжижению водорода криогенным методом — к Капице, а Ник и все остальные, занимающиеся исследованием космических лучей, почти что уже по инерции — к Гончарову, Алиханяну, Добротину и Зацепину. Разговор, естественно, велся в основном на профессиональные темы. И теперь человек уже не испытывал чувства неловкости, когда ему вдруг задавали щекотливый вопрос, а спокойно говорил: «Простите, к сожалению, обсуждать эту тему я не уполномочен». Разговор переходил на другое, и собеседники при этом не испытывали особого смущения. Всем им на протяжении своей научной карьеры не раз приходилось считаться с напряженной политической обстановкой, и каждый относился с уважением к тому, что для его коллеги было «запретной зоной».
Кроме иностранных гостей, на обеде присутствовали академики и другие ученые не столь высокого ранга. Иностранцы составляли только треть собравшихся здесь, но приветственная речь Несмеянова от имени Академии была обращена непосредственно к ним. Когда он кончил, некоторое время царило молчание, затем Хорват, старейший и почетнейший из гостей — его блестящая ученая карьера началась еще на заре века, — медленно поднялся на своих костылях. Он выступал от лица всех приезжих. Так как большинство присутствовавших иностранных ученых в свое время были его студентами и студентами бывших его студентов, то все они (в том числе и он сам) признавали за ним роль патриарха как нечто само собой разумеющееся. Он поблагодарил хозяев за гостеприимство и отметил высокий уровень научных работ, обсуждавшихся на сессии. Хорват был по-старомодному изысканно вежлив, говорил он по-французски, и так как славился своими чудачествами и рассеянностью, то русские и иностранцы легко догадались, что непосредственно перед своей импровизированной речью он беседовал с кем-нибудь из французов.