— Понятно, — отозвался Гончаров. — Следовательно, вопрос только в продлении визы. Но это решаю не я.
— А если ее не продлят? Мне придется уехать в конце недели?
— Нет никаких оснований предполагать, что ее не продлят, — пожал плечами Гончаров.
— Как я уже говорил, — продолжал Ник, — дополнительных дел у меня не было, но мне кажется, что у нас появились какие-то дополнительные несоответствия.
Гончаров сперва ничего не ответил, потому что разворачивал машину перед входом в институт, затем, открыв свою дверцу, он сказал:
— Да, я как раз собирался поговорить с вами об этом. Я не стал посылать вам сообщение о наших новых данных, зная, что вы уже уехали и письмо едва ли вас догонит.
— Ах, вот как, — сказал Ник огорченно: его расстроило, что Гончаров сослался на столь малоубедительный предлог.
— А когда вы приехали и я хотел рассказать вам, оказалось, что это невозможно, — продолжал Гончаров.
Ник удивленно посмотрел на него, и Гончаров слегка развел руками.
— И только из-за вас, — закончил он со сдержанным гневом, хотя тон его оставался любезным. — Пойдемте.
В своем институте, в своих лабораториях, в окружении своих сотрудников Гончаров был гораздо более уверен в себе и спокоен, чем Гончаров легкомысленный шофер или Гончаров — гость в чужой стране, язык которой, как бы хорошо он его ни знал, все-таки не был для него родным. Теперь Ник понял, что в Кливленде Гончаров — хотя он ничем этого не выдавал испытывал, вероятно, большую робость. Кроме того, он, наверное, ни на секунду не забывал о напряженных отношениях, существующих между его страной и страной, в которой он находился. Теперь Ник по собственному опыту знал это ощущение, хотя, если не считать статьи в «Правде», никто не сказал и не сделал ничего, что могло бы ему быть неприятно. До сих пор он встречал только самое любезное и дружеское внимание и от души надеялся, что все люди, с которыми Гончаров сталкивался в Америке, относились к нему точно так же. Тем не менее ему было теперь мучительно ясно, что человек не может отделить себя от истории своей эпохи, как бы страстно он ни желал, чтобы все сложилось по-иному.
Обходя лаборатории и знакомясь с сотрудниками, Ник видел, что Гончаров до мельчайших деталей знает все работы, ведущиеся в институте. Некоторые эксперименты ставились непосредственно здесь, но главным образом в институте разрабатывались планы экспериментов, проводившихся затем по указанной схеме на горной станции.
Большинство сотрудников были очень молоды, гораздо моложе Гончарова, кроме разве начальника механической мастерской, худого человека с совсем седой головой, с чутким и нервным морщинистым лицом труженика. Гончаров рассказал Нику, что этот инженер вырос в деревне и впервые познакомился со сложными механизмами только во время войны, когда стал летчиком. Ник решил, что ему лет шестьдесят.